Осень № 27

До крови сжав, свой старый медный крест.

И клялся я, что долго не забуду.

Даренный мне, по воле божьей жест.

Пронзает боль, мне голову в раздумье.

В чернильных пятнах, погрязли рукава.

Как капитан в холодном, грязном трюме.

Я пил за жизнь, и смерть всегда до дна.

Прости прощай, давнишняя подруга.

Мне суждено, на век тебя забыть.

Мне не легко день ото дня по кругу.

Я не могу по новому любить.

Пусть на веку так много дней нечетных.

И много четных, живут в календаре.

Я сердце нес, в колеблющих частотах.

И эта ночь застряла в октябре.

А первый снег, он таял ранним утром.

Когда ещё, тепла была кровать.

И этот мир что с улицей безлюдной.

Мне дорог был, как любящая мать.

Как не легко порой поверить в чудо.

И горький хмель и каплей ни в глазу.

Как мне нужна той юности минута.

Где тереблю, я девичью косу.

Мой первый снег водой стекал по окнам.

Я разглядел, сквозь капли и стекло.

Что этот путь дорогами изогнут.

Как будто мне, как будто мне на зло.

Засыпай моя тихая родина.

Засыпай моя тихая родина.

О войне пусть по прежнему врут.

И не выстрелы с пальцев юродивых.

Это ты слышишь в небе салют.

Много помнят усталые руки.

Как сжимали старинный топор.

Капли крови застыли порукой.

За грехи жрущих сердце как хорь.

Сам в степях родных долго я не был.

Все как будто по новому вновь.

Снова дождь серый день словно пепел.

И на пальцах застывшая кровь.

И на землю упавшие тени.

Мне позволят на миг позабыть.

О патронах, и дранных мишенях.

И о жизни короткой как нить.

Отдыхай моя гордая родина.

Там на скалах есть имя твоё.

Не забудут тебя и двухсотые.

Что погибли в обнимку с ружьём.

О тебе моя гордая родина.

Во весь голос как прежде пою.

В этом мире, где спряталась оттепель.

Я с ружьём как и прежде в строю.

Иконы.

Притаилась за чёрной рубашкой.

Так знакомая сердцу печаль.

Мне б раскрыть бы её нараспашку.

Обжигает пусть ветер, как сталь.

Не смотрите так грозно иконы.

Глазом смертного красного дня.

Знаю я что вы мной огорчены.

То что я к вам пришёл без креста.

Только болью не выпросить время.

То что в памяти бьёт по часам.

Мы как будто голодное племя.

Ищем жертву на радость глазам.

Тоже небо с белыми комками.

В золотом свете ярых огней.

Медный звон ты взыграй над церквами.

О любви позволь вспомнить моей.

Там где реки во сне долгожданном.

Разбиваются вновь о скалу.

Только гостем я стал нежеланным.

Пыль глотал я, а позже золу.

Не смотрите так грозно иконы.

Глазом смертного черного дня.

Знаю я что вы мной огорчены.

Не нашёл по дороге креста.

Как луна мне с тобой хорошо.

В сине - белом ночном отражении.

Вижу улицу, дом, да фонарь.

Жизнь моя словно буквы и чтение.

Жизнь моя породившая тварь.

Да и надпись на старой скамейке.

Мне в глаза скажет вновь не впопад.

Но за юность бить в сердце не смейте.

Когда дождь и на улице град.

В свете тусклого блеклого света.

Что струится по сонным плечам.

Я оставил вопрос без ответа.

Поклонившись скупым палачам.

Сон прилег на зажмуренных веках.

Новый день мне спешит подарить.

Не был богом, а был человеком.

Чтоб узнать что такое любить.

В старом доме сто лет все как прежде.

Те же старые книги в пыли.

Раздавал золотые монеты.

Не заметив как сам на мели.

И луна бледно тусклого света.

Разбуди когда станет светло.

Сквозь свой старый сон буду знать, где ты.

Как луна мне с тобой хорошо.

Лишь только тот, кто счастьем опьянен.

Лишь только тот, кто счастьем опьянен.

В подъездах дам, теряет свое сердце.

Глотая ром разбавленный огнём.

Все для того, чтоб жить душе по-светски.

Я имена, чужие вспоминаю.

Что говорят и вовсе ничего.

В который раз, мне память покарают.

Слова чужих, от сердца моего.

Я лишь хотел, тебя рукой коснуться.

Волос твоих, белых как облака.

Мы не сошлись, но руки прежде рвутся.

К твоим чертам, красивого лица.

И помнил я, ту ночь во сне дождливом.

Как широка, была моя постель.

Любовь и смерть, от роду молчаливы.

Суровы к нам как снежная метель.

Моей душе не виден край от рая.

Из-за того, что был я опьянен.

Я с горяча, бокал любви разбавил.

Безумной страстью, из проклятых имён.

Измена.

Лишь льдом покрылось наше прошлое в душе.

Обнимет ветер в полночь будто не любя.

Я ненавижу лица в праздник в парандже.

И глупых дам что шепчут – « милый я твоя».

В руках дрожащих рану вылечит патрон.

Смешно мне слышать то, что все твердят вокруг.

Что жить не хочет тот, кто спьяну был влюблён.

И старый враг протянет руку, а не друг.

Когда родная, с болью вцепиться в постель.

И сладкий стон издав сквозь смрад застывшей страсти.

Над телом юным старый трудится кобель.

Она к нему придёт и снова скажет, здравствуй.

В остывшей ванне теплоту всю не сберечь.

И сердцу с дырами так трудно полюбить.

Как будто в битве в рану врезалась картечь.

И в ванне хочется мне сердце утопить.

И кто сказал в миру поэтов ныне нет.

Они живут здесь в каждом шорохе деревьев.

Но час истек когда при споре пистолет.

Искал мишень сквозь строки писанных от перьев.

Быть может мне смешно от счастья, может сдуру.

Что я босым бежал всегда от всех проблем.

Хватило мне по жизни смеха с каламбуром.

Чужим был всем, а для себя никем.

Твердила ты, в беду не грех теперь измена.