Осень Овидия Назона

— Я рад, господин Котта Максим, что могу быть полезным в этом добром деле. Мне нужен запас папируса, и я засяду за дело.

— Я дам тебе папирус из своих запасов, — предложил Котта Максим. — Ты сделаешь несколько списков «Любовных песен», перепишешь кое-что из «Фастов» и «Метаморфоз», мы продадим эти свитки любителям поэзии, и эти деньги пойдут тебе на дорогу. Разумеется, что я постараюсь продать их людям богатым, чтобы не скупились. Когда же все будет готово к отъезду, тогда скажешь Фабии, что можешь взять поручение. Пусть пошлет с тобой то, что считает нужным и полезным для нашего бедного поэта.

Разговор с лучшим другом Овидия Назона обнадежил Дориона. Он с великой радостью засядет за работу, старательно перепишет лучшие стихи Овидия Назона. Он будет трудиться днем и ночью, чтобы скорее добраться до неведомого города Томы. Он сумеет облегчить жизнь своего господина. Но ему надо подумать и об отце. Может быть, следует начать с Пантикапея, навестить отца, утешить его, а потом отправиться к господину на долгое время? Отец простит его и позволит выполнить задуманное. Он такой добрый, благородный человек. Впрочем, а не скажет ли отец другое? Не скажет ли: «Дорион, я с таким трудом выкупил тебя, да так и не увидел свободного от ярма сына. Ты снова оказался на цепи раба, но на этот раз добровольно. Что же ты не пожалеешь меня, сынок? Я стар. Не знаю, долго ли проживу на свете. Что же ты лишаешь меня возможности побыть рядом с единственным моим сыном, Дорион?»

И словно отвечая на размышления отца, Дорион говорил сам себе: не для себя я делаю эту жертву. Не для собственной пользы и радости. Не для развлечения, а для человечности. Бывает ведь так, что во имя человечности надо перенести трудности? Бывает? «Бывает! — ответил сам себе Дорион. Но при этом подумал: — Я вначале навещу господина, помогу чем-нибудь, утешу, обнадежу, а потом все же отправлюсь в Пантикапей к отцу. Ведь мой отец состарился в горестях и лишениях. Надо его пожалеть».

Пользуясь тем, что поручений у Фабии было немного, а «Метаморфозы» уже были переписаны, Дорион приступил к переписке «Любовных песен». Он решил сделать точно такие свитки, какие заказывал для себя сам Овидий Назон.

ПРАЗДНИК В ДОМЕ ФЕМИСТОКЛА

Стояла ранняя осень. Пантикапей утопал в золотой листве платанов, дубов и вязов. Сверкал белыми колоннами храмов и дворцов. Ласковое солнце отражало лучи в спокойных водах Понта. Глядя на море, Фемистокл с улыбкой вспоминал свои страхи, ожидание грозных бурь и холодных злых ветров. Это была вторая осень Фемистокла на чужбине. Она сулила ему веселый праздник по случаю свадьбы дочерей. Еще месяц назад Фемистокл не думал о свадьбе, он трудился неустанно, чтобы выплатить долги за жилище и чтобы собрать кое-что для подарков дочерям. Он хотел сыграть свадьбу тогда, когда полностью освободится от долга. Но вот к нему пришли братья, и старший, Аристид, сказал: «Не будем больше откладывать наш радостный праздник, так и жизнь пройдет в ожидании. Две семьи будут счастливы после нашей свадьбы. Назначим день, друг наш Фемистокл».

— Слава Зевсу-заступнику, — ответил Фемистокл. — И я жду счастливого праздника. Только тревожат меня долги. Я должен прежде всего расплатиться, а потом уже все остальное.

— Можно подумать, что тебе угрожает долговое рабство, — рассмеялся Аристид. — Уплатишь позднее. Только вознаграждение за ссуду увеличится. Кстати, ты не потрудился спросить о сумме вознаграждения, должно быть, знаешь?

— Не знаю, — промолвил в растерянности Фемистокл. — Вы ничего не сказали мне, и я решил по-родственному отблагодарить вас, когда расплачусь.

— А разве тебе не приходилось писать акты, долговые обязательства? — удивился Аристид.

— Я писал философские комментарии моего господина на книги Платона и Аристотеля. Бывали и дела судебные, но сам я никогда не брал в долг. Не скажешь ли мне сейчас, что я должен припасти для уплаты процента? Когда мы составляли долговое обязательство на сумму стоимости жилища, мы ничего не указали. Почему такая оплошность? Не связано ли это со сватовством и с желанием помочь нам в те трудные дни?

— Поистине так, — согласился Аристид. — Но ты, уже прожил долгую жизнь и знаешь всякие законы и порядки. Мог догадаться, что такие вещи не делаются безвозмездно. Видя твою тревогу, я назову тебе самую малость — одну седьмую часть всей суммы.

— И ты считаешь это малостью? — воскликнул взволнованный Фемистокл. — Когда же я соберу такие деньги? И когда освобожусь от долгов? Или на роду мне написано всю жизнь откупаться? Я в полном недоумении. Боюсь, что мои бедные дочери никогда не дождутся радостного дня свадьбы.

— Тебе говорят, что радостный день близок. Все зависит от тебя. Долго ли договориться, друг наш Фемистокл?

— Признаться, я выбился из сил. Больше года я отдавал вам все, что мог заработать, оставляя себе самую малость на покупку рыбы и пшеничного зерна. Я еще ничего не припас для подарков дочерям. Боюсь, что праздник наш состоится не скоро, хоть и готовы белые свадебные одежды.