Осень призраков

Дверь на палубу висела, разбитая в щепки, точно кто-то пытался ею отгородиться, забил гвоздями, чтобы зло не вырвалось наружу, но удержать его не удалось. Гарольд не помнил, как одолел эти несколько футов. Забыл он и про кровь, она бежала по груди, но новых ран вроде не было. Из ладоней торчали дюймовые занозы. Гарольд не понимал, какими молитвами до сих пор жив. Нога окаменела и торчала, как палка. Язык, непомерно огромный, сухой, закупорил рот. Гарольд умирал от жажды. Стоило ему выбраться на палубу, он приник к дождевой луже и не отполз, пока не вылакал досуха.

На нижней палубе стихала агония твари. Гарольд слышал, как монстр расшвыривает все вокруг в тщетной попытке достать гарпун. Он уже не звал Гарольда, но от каждого его крика Холдстока передергивало, будто рядом с ним умирал ребенок.

Свежий воздух пьянил почище бутылки виски.

Гарольд рыдал, но слезы не шли. Ему удалось встать на колени, вцепившись в продавленный планшир. Не было речи, чтобы доплыть до берега. Порт сиял огнями едва ли не в миле. Ближайшей землей виднелся мыс, который возвышался над морем на добрых триста футов. Свет маяка с него равнодушно гладил залив.

Море шептало и хмурилось. Луна засеяла его блестками и чешуей. Ветер дергал подол робы Холдстока и норовил забраться ледяными пальцами в мешок на культе. Море издевалось над Гарольдом, зазывало в темные пучины. «Все равно ты не жилец», – убеждал ветер и толкал в спину.

От палубы остались руины. Огромные дыры в настиле чернели разрытыми могилами. Гарольд видел, как в них умирала тварь. Луна заразила ее своим семенем. Огненное брюхо монстра раздулось и пульсировало. Света стало так много, что Гарольд видел мельчайшие подробности происходящего. Он перегнулся через край пролома и не мог оторвать взгляд. С тварью творилось что-то жуткое.

Она пыталась обломить гарпун, выдавить из себя, но его сработали для убийства, и он не собирался просто так покидать тело жертвы. Руки твари сошли с ума, они хватали все, до чего могли дотянуться, швыряли по сторонам, отламывали огромные куски и раздирали друг друга. Кровь, струившаяся из ран твари, слабо светилась.

Голова чудовища повисла. Верхняя пасть собралась в клюв, один глаз утонул в складках кожи, другой выкатился из орбиты и слабо пульсировал. Гарпун торчал из раны, сверкающий рог, орудие, которым монстр грозил всему миру. Тварь умирала. Хоровод ее конвульсий присягал в этом.