Осень (СИ)

А через мгновение спрессованная и раскаленная сфера выстрелила из ангельского глаза. Огненный шар с огромной скоростью пронесся прямо под брюхом Евы, которой с трудом удалось подпрыгнуть. Каору заорал: ему казалось, что с его груди и живота сорвали лоскутья кожи, а на ее место плеснули кислоту. Грохот звуковой волны гремел в ушах, тело пульсировало болью, и шипели в наушниках беспомощного человека трескучие помехи.

Ева двинулась в сторону, и теперь огонь из роторной пушки стал непрерывным — на износ. Ангел молчал, сдерживая залпы, и только пытался достать Еву плазменными жгутами, а Каору почти потерял разум от боли и ярости.

«Я смог! Я помирился с машиной! Мы одно!»

Под Ангелом снова исчезла земля — и еще один шар с грохотом пробил звуковой барьер. Каору среагировал на получувствах, на инстинктах: он нырнул и вывел машину на дистанцию стрельбы.

«Я смог! И смогу!»

Позитронные орудия высвободили первые заряды, и Каору на секунду ослеп, а когда снова смог видеть, вокруг бушевал ураган. Останки тумана сдувало к горизонту, а вверх вздымался ослепительно сияющий алый крест. Он вспорол низкие тучи, разнес их и все рос, рос, пока в просвете не показалось небо. Ева дрейфовала в глазу бури, а сверху на нее падали невидимый ливень частиц Ангела и бездонная синева осеннего утра.

* * *

— Подтверждаю! Цель поражена!

Кацураги отвела глаза от запыхавшегося вестового. Ударная волна едва не перевернула командные джипы, многие солдаты зажимали уши, из которых тянулись струйки крови. Кипень пара на месте побоища разошлась, и там, как на старой гравюре, был сноп света, льющийся из небесных глубин на опаленную Еву.

Мисато отдавала команды, не помня себя от усталости. Вихрь частиц Ангела с сумасшедшей скоростью прошел сорокакилометровую отметку, и теперь телеметристы из отдела Акаги едва не пускали слюни на новый феномен: интенсивность последствий уничтожения врага быстро сходила на нет. Быстро распространившись, загадочные частицы столь же стремительно развеивались.

Рядом что-то захрипело, и майор обернулась: лежащая на сиденье рация разродилась белым шумом, и теперь шипела, словно подзывая своего нерадивого хозяина-радиста. Кацураги огляделась по сторонам. Офицеры недоуменно смотрели на вдруг заработавшие электронные бинокли, подносили к ушам бормочущие приборы связи. На многих лицах были радостно-изумленные улыбки.

«Как малышня с игрушками», — подумала майор.

Вокруг царил детский сад, на фоне которого меркла радость победы над врагом. Инженеры возились с расчетами, щипая себя за уши: человеческий организм оказался куда менее стойким, чем техника, и усталость не спешила уходить вслед за испарившимися в небытие частицами Ангела.

— Майор, Ева начала движение.

Мисато повернулась на голос. Второй лейтенант Тецуро старательно вытирал кровь из ушей, надеясь избежать госпиталя, но разговаривал по-прежнему слишком громко.

— Свяжитесь с ним и укажите координаты для посадки. И дайте пинка телеметристам, пусть отвлекутся от своих любезных частиц.

— Есть майор. Могу доложить, что связи с капитаном Нагисой пока нет.

— Как нет?

Подняв бинокль, Кацураги навела его на Еву-01. Машина, слабо подруливая стабилизационными двигателями, кружилась на месте. Пара рывков, и почерневшая туша начала движение — прочь от мобильной базы NERV. И тут ожил инженерный отдел.

— Ева удаляется!

— Телеметрия отторгнута!

— Инверсия сигналов!

Кацураги посмотрела вслед удаляющейся машине и опустила прибор. На нее смотрели встревоженные взгляды, кто-то продолжал непонятно зачем выкрикивать данные о скорости и дистанции до взбунтовавшейся единицы.

Расстояние увеличивалось, и Мисато распорядилась:

— Срочный канал связи с командующим Икари.

Люди замерли, а майор поднесла к уху тяжелую трубку. Там была тишина, означавшая, что Икари уже на связи. Не отрывая взгляда от уменьшающейся точки, майор Кацураги спокойно произнесла:

— «Оранжевый код», господин командующий. Мне нужно разрешение на пуск N^2 ракет.

* * *

Каору обвис на управляющих рычагах, слегка подавшись вперед.

«Ну, вот и все».

Цели больше не было. Ангела переварил воздух планеты, он исчез, Ева послушна каждому его движению, нет тени, нет страха, и даже прошлое подернулось дымкой после этой синхронизации.

Разум подсказывал ему, что будут еще Ангелы и бои, что Ева не так проста, что нужно еще найти общий язык с начальством, что играть с армией по правилам армии — это весело. Но это утро, этот колодец, этот рассеявшийся столб света…

«Ничего этого уже не будет».

Нагиса рассмотрел себя глазами машины и теперь отчетливо понимал: это будут обслюнявленные игрушки, старые — подкрашенные, но старые. Всю свою жизнь он искал новую игру, усложнял правила, бегал от развлечения к развлечению, а когда дозволенные цацки закончились еще в глубоком детстве, — от одной статьи уголовного кодекса к другой.

«Обидно. Я понял это, когда сыграл в самую последнюю игру».