Осень сорок первого, или Возвращение осознанной необходимости

— Ты, профессор, пасть прикрой, — сильно шепелявя заявил шедший впереди коллектива один из обладателей вил. — Давайте, разбегайтесь по домам, гниды. Или ты, профессор, думаешь, что меня твоя кучка мешков с песком остановит? Пригрелись тут, крысы городские. Гыыыы. Нынче наша власть, интелихенты очкастые!

Он снял с плеча вилы и махнул ими, очевидно, надеясь распугать этим засевших за баррикадой, но грянувший в утренней тишине выстрел остановил этот широкий жест. Вилы упали под ноги в грязь, а мужичок заголосил внезапно прорезавшимся фальцетом, глядя на свою простреленную кисть, из которой быстро закапала на землю кровь.

Остальные участники группы любителей чужого добра бросились врассыпную, оставив своего предводителя, баюкающего правую руку и продолжающего подвывать, в одиночестве.

— Эй, благородный разбойник! Что стоим? Кого ждем? — спросил Михаил, пряча свой пистолет в кобуру. — Давай, быстрее отсюда. И предупреди там своих, следующие здесь лягут. Беги, беги, а то я ведь и передумать могу!

Мужик развернулся и неловко побежал, прижав простреленную руку к груди, оставляя за собой неровную дорожку из темно-красных капель, расплывающихся на снегу.

Прибежавший на звук выстрелов Никита сдержанно похвалил их за находчивость, затем ушел, прихватив трофейные вилы с собой, предварительно обтерев испачканный в грязи черенок куском ветоши, который очень кстати нашелся у него в кармане.

Кроме этого инцидента, до полудня ничего не произошло. Время от времени с разных сторон раздавались одиночные выстрелы, на которые они скоро перестали обращать внимание. Михаил с Андреем перезнакомились с тремя соратниками по обороне. Всем оказалось далеко за сорок, так что Андрей был среди них самым молодым. Выяснилось, что художник из них только один, нисколько на художника не походивший, и зовут его Егор Степанович, и живет он тоже на Верещагина, через несколько домов, а приехал из города только позавчера, потому что жена его в Лефортово, лежит в больнице, хотел зайти к новым соседям, да постеснялся. Двое остальных оказались инженерами с завода. Роман Семенович и Евгений Антонович жили на Левитана и участки получили после переезда, один из Полтавы, а другой из Уфы. Оба были давно женаты, их жены с детьми сейчас сидели по домам и ждали, чем всё кончится. Разговаривали мало, большей частью о перспективах наступления немцев и взятия ими города, Андрей даже удивился, как люди черпают столь точные сведения о положении на фронте из скупых на конкретику сводок Совинформбюро. Каждый из них думал о своей семье и о том, как спасать своих близких, если случится то, мысли о чем они так старательно гнали от себя.

Они уже договорились сходить по очереди по домам для того, чтобы пообедать и немного обогреться и Андрей как раз начал проводить жеребьевку путем вытаскивания короткой спички, и они не заметили, как к ним подошла запыхавшаяся Надежда Борискина.

— Здравствуйте, — поздоровалась она со всеми, — как вы тут? Ребята, я к вам, — жена председателя обратилась к Андрею с Михаилом, — вы бегите домой сейчас, там пришла женщина из города, ищет вас срочно, говорит, что ее зовут Даша и вы ее знаете. Я её отвела к вам домой, она промокла вся. Обед готовится, вам скоро принесут, хоть согреетесь, — сказала она остальным.

Но Андрей не стал ее дослушивать и изо всех сил побежал к их дому. Дважды он падал, поскользнувшись, поднимался и опять бежал. Михаил, сначала бежавший рядом, быстро отстал и догонял его где-то сзади.

Дарья сидела на кухне, закутанная в одеяло, мокрые волосы свисали с головы, у ног расползалась грязная лужица, а возле нее хлопотала Тамара Михайловна, сунув ей в руки кружку с горячим чаем.

— Сейчас, девонька, потерпи, вода нагреется, помоем тебя, я тебе потом переодеться найду. Что ж ты так, раздетая, даже без платка, чуть не босиком...

Андрей, едва вбежав в дом, бросился к ней и схватил ее за плечи

— Даша, где Лена? Настя? Что с ними? — крикнул он.

Но Дарья не могла ничего сказать: она еще не успела согреться, ее трясло не только от холода, но и от эмоций. Одной рукой она придерживала сползающее одеяло, а другой пыталась удержать кружку с чаем.

— Чай после. Коньяку ей налейте, Тамара Михайловна, — забрал он кружку, из которой на пол выплескивался чай и, взяв у домработницы стакан, в который та щедро налила коньяк, влил его содержимое в рот Дарье.

Глотнув его, она закашлялась, слезы из глаз полились еще сильнее, но дрожать Дарья быстро перестала.

— Даша, скажи мне, где Лена с Настей? С ними всё в порядке?

— Они на Малой Грузинской, там возле собора, недалеко... Они у подруги моей, Ирины. Мы вчера к ней пошли переночевать, у меня Терентьич буянил, — начала рассказывать она.

— Я знаю, давай дальше.

— Ночью к соседям пришли какие-то, не знаю кто, шуметь начали, Ира пошла их успокоить, а они... Они там стреляли... И я не знаю, что с ней..., с ними, — Дарья опять зарыдала.

— Даша, рассказывай же, не тяни! Что дальше случилось?