Осень средневековья

Бедный, разочарованный влюбленный, удалившись от мира, попадает в чудесный монастырь, куда принимают только печальных "les amoureux martyrs" ["мучеников любви"]. В тихой беседе с приором излагает он трогательную историю своей отвергнутой любви, и тот увещевает его позабыть о ней. Под одеянием средневековой сатиры уже чувствуется настроение, свойственное скорее Ватто и культу Пьеро, не хватает лишь лунного света. "Не было ли у нее в обычае, — спрашивает приор, — бросить вам время от времени любовный взгляд или, проходя мимо, сказать вам: "Dieu gart" ["Храни Господь"]?" — "Столь далеко у нас не зашло, — отвечает влюбленный, — однако ночью я простоял целых три часа перед ее дверью, не сводя глаз с водостока":

Et puis, quant je oyoye les verrieres
De la maison que cliquetoient,
Lors me sembloit que mes prieres
Exaussees d'elle sy estoient.

Когда же мне донесся в слух
Оттоль идущий звон стекла,
Тогда мне показалось вдруг:
Моим мольбам она вняла.

"Были ли вы уверены, что она вас заметила?" — спрашивает приор.

Se m'aist Dieu, j'estoye tant ravis,
Que ne savoye mon sens ne estre,
Car, sans parler, m'estoit advis
Que le vent ventoit[24] sa fenestre
Et que m'avoit bien peu congnoistre,
En disant bas: "Doint bonne nuyt";
Et Dieu scet se j'estoye grant maistre
Apres cela toute la nuyt.

Я поражен был наипаче,
С собой не в силах совладать:
Мне показалось, не иначе,
Повеял ветер — знак подать
Ей, и она — меня узнать
Сумев — шепнула: "Доброй ночи";
Бог весть о чем еще мечтать
Я мог в течение сей ночи.

В ощущении такого блаженства он спал прекрасно:

Tellement estoie restaure
Que, sans tourner ne travailler,
Je faisoie un somme dore,
Sans point la nuyt me resveiller;
Et puis, avant que m'abiller,
Pour en rendre a Amours louanges,
Baisoie troys fois mon orillier,
En riant a par moy aux anges.

Столь сильно духом я воспрял,
Что на постеле не метался,
Всю ночь златые сны вкушал
И до зари не просыпался;
Пред тем же, как вставать собрался,
Любви воздать хвалу желая,
Три раза я поцеловал
Подушку, от блаженства тая.

В момент его торжественного вступления в орден его дама, которая пренебрегла им, лишается чувств, и подаренное им золотое сердечко, покрытое эмалью из слез, выпадает из ее платья.

Les aultres, pour leur mal couvrir
A force leurs cueurs retenoient,
Passans temps a clorre et rouvrir
Les heures qu'en leurs mains tenoient,
Dont souvent les feuilles tournoient
En signe de devocion;
Mais les deulx et pleurs que menoient
Monstroient bien leur affection.

Другие, налагая бремя
На сердце, боль свою скрывали
И часословы все то время —
В руках же оные держали —
С усердьем, ревностно листали
Благих в знак помыслов своих;
Но очи — слезы застилали
И выдавали чувства их.

Когда же приор в заключение перечисляет его новые обязанности и, предостерегая его, велит ему никогда не слушать пение соловья, никогда не спать под сенью "eglantiers et aubespines" ["шиповника и боярышника"], но главное — никогда более не заглядывать в глаза дамам, стихи превращаются в жалобу на тему "Doux yeux" ["Сладостные очи"] с бесконечной мелодией строф и постоянно повторяющимися вариациями:

Doux yeulx qui tousjours vont et vienent;
Doulx yeulx eschauffans le plisson,
De ceulx que amoureux deviennent...