Осень в Кёнигсберге (СИ)

И вновь стою, застывшая под толщей вопросов и волнения. Внутренний спор очередной раз проигрываю — и рука так и не касается двери. Глубокий вдох, — и, трусливо поджав хвост, делаю разворот.

… ехидная улыбка разрушила, взорвала все мысли.

Шаги наверх — и поравнялись.

— Я так понимаю, это уже традиция? Да?

Пристыжено улыбнулась, молчу.

— А главное первый раз — так резво колотила, что, думал, двери вышибешь, если не открою.

Не сдержалась — рассмеялась.

…

— А я уже думал, куда запропастилась? — разворот — и, не дожидаясь ответа, направился на кухню.

(покорно последовала за ним)

— Вижу…, - немного помедлила, — время у тебя свободное появилось.

(игнорирую вопрос, пытаюсь едкостью скрыть взорвавшеесяот его слов волнение)

Чище у тебя как-то стало.

Замер. Взгляд искоса в глаза, а губы искривила игривая улыбка. Пропустил удар.

— Работу сменил.

(изумленно кивнула, подначивая продолжать)

Теперь на такси гоняю. Так что если что — обращайся.

(благодарно улыбнулась; промолчала)

— А ты как? — шаг ближе, обнял за плечи (дрожь пробила все тело; замерла в растерянности), но вдруг отодвинул в сторону, освобождая проход, и протиснулся к холодильнику.

(обижено проглотила слюну и смахнула головой нахлынувшие эмоции)

— Молоко будешь? Вчерашнее, правда. Но, думаю, еще не скисло.

— Да нет, спасибо.

(хлопнула дверца)

В руках запестрела бутылка с синей этикеткой. Поставил на стол.

— Присаживайся, в ногах правды нет, — и тут же упал на табуретку.

— О! — удивленно вскликнула, в большей части, конечно, наигранно. — А у тебя, оказывается, под всей той грудой хлама еще два стула затерялось!

Ухмыльнулся, прикипел взглядом к глазам.

— И когда ты успела такой язвой стать?

— Учусь у лучших!

(хмыкнул, уже поднеся ко рту открытую бутылку)

— Да-к ты молоко будешь? У меня там еще одна есть, — кивнул на холодильник.

— Да нет, спасибо.

— Совсем не любишь?

— Да ну, чего. Нормально отношусь. Но, в основном, с какой-нибудь кашей или картошкой.

— Ясно. Ну, у меня только замороженные пельмени есть.

(рассмеялась)

— Да нет, спасибо. Я не голодна. А тебе, если хочешь, могу сварить.

— Нет, спасибо. Я по дороге перекусил. А чай-то хоть будешь?

— Буду…

…

— Говоришь, журналистка ты у нас теперь?

— Угу.

(скривился в едкой ухмылке; опустил взгляд)

— Что?

(вновь посмотрелна меня)

— Не удивлюсь, если, на самом деле, и это окажется «не твоим».

— Почему?

— Не знаю, как-то оно к тебе не вяжется.

(удивленно изогнула бровь)

— А что «вяжется»?

— Пока не знаю. Но это, как по мне, тоже не для твоего характера.

— Хм. Почему? Я всегда тянулась к творчеству. С детства писала стихи…

(тяжелый вздох)

— Я тебя, конечно, еще не особо хорошо знаю. Но мне кажется, что тебе нужно что-то яркое, нежное, искреннее, открытое. А не тяжба извечной борьбы журналиста и властей, мира прекрасного и реальности. Я не профессор, но думаю, публицистика и творчество — вещи разные, хоть и переплетаются.

(невнятно пожала плечами)

— Н-не знаю. Не думаю, что существуют такие профессии, как, по-твоему, подходят мне и моему нраву.

(вздернул плечами, перекривив меня, и загадочно улыбнулся)

— Так о чем там будет статья твоя? — попытка направить тему в другое русло.

Поддаюсь.

— О Кенигсберге.

— А что с ним?

— Нужно написать короткий очерк. Хочу выдать что-нибудьэдакое. Показать его настоящего.

— Последнее слово меня, я так понимаю и не зря, настораживает. Что именно «эдакого», мадам, вы жаждите? И, наверняка, нужна моя помощь. Правильно я полагаю? Иначе бы не пришла…

(пристыжено поджала нижнюю губу, увела взгляд в сторону и едва заметно закивала)

— Ты же больше меня повидал, лучше город знаешь. О приезжих, о богатых и бедных, о том, о чем предпочитают молчать.

(хмыкнул — проигнорировала; молчу)

— Нет, видимо, лезть на рожон — это всё-таки твой конек.

(улыбнулась)

А чего бы не написать о его красоте, о неповторимой двоякости? О прочном узле прошлого и настоящего. Королевскую гору взяли, но не сломили. Подземный город, который всё ещё таится под толщей обыденности. Мистические истории, которые так и блуждают от рассказчика к рассказчику. Янтарный край с бело-зелено-огненными глазами драгоценностей. Мир надежд и грёз. Сюда из всего света стекаются странники в поиске своей мечты. Как ты, как я, как мои родители… наши соседи, знакомые, и их близкие. Некогда неприступное царство превратилось в верный оплот заблудших душ. Мир балтийской прохлады, жгучих песков и нежной глади бездонного моря.

Калининградский край — страна сказки, со своими замками, фортами, заброшенными кладбищами прошлых столетий. Мир военных, простых трудяг, морских котиков и бесстрашных акул на суднах.

Я понимаю, что писать о плохом куда проще, потому что оно сплошь и рядом. Но ведь приятнее читать о хорошем, тебе не кажется?

(немного помедлила с ответом)

— А не думаешь, что от этой приторной сладости уже тошнит?

— А ты не пиши приторно. Все зависит от автора и его усердий. Пиши от души, сей загадки и намеки. Пиши, заколдовывая читателя. Авось, еще кого сюда заманишь, и, возможно, он наконец-то отыщет свое я и свое счастье.

Глава Двенадцатая Предательство