Осень в Кёнигсберге (СИ)

Зачем все это? Зачем оттягивать неизбежное? Зачем давать надежде жить дальше, порождая новые ростки и побеги.

Обрубить. Затоптать. … и похоронить все к чертям собачим.

Уничтожить.

Плюхнулась на ступеньку и уткнула лицо в ладони.

Сколько пройдет времени, прежде чем он меня отыщет? Что скажет?

А поймет ли вообщевсё это?

Сколько на мою душу, на мою жизнь Матвеев?

… один. Один-единственный.

Короткое слово, так бездумно брошенное в стихи,… сейчас взорвало весь мой мир. И будет ли это концом, или началом новой вселенной… решать совсем не мне.

Господи. Помоги мне. Прошу, молю, помоги мне. Пусть будет, по крайней мере, не так болезненно.

…

Прошло достаточно времени, чтобы не только оббежать все здание, но и сходить на соседнюю улицу, в «охотничий», купить там ружье и застрелиться.

Боль немного притупилась, а в голове после гневной бури стали тихо, мирно спускаться на дно души снежинки замерзших слез. Ногти на руках уже все давно сгрызла вусмерть, а потому принялась уже за пучечки.

Глубокий вдох — и прогнать очередной ком переживаний от горла.

В груди мерно ныла боль, глухо отдавая в плечо.

Скрипнула дверь — испуганно обернулась.

… не он.

Двое, девушка и парень, участники рок-фестиваля, бросив на меня лишь короткий взгляд, любезно заторопились, и, быстро пройдя ступеньки, удалились вглубь сквера.

Но еще миг — и наружу вышел охранник.

— Эм… девушка, — робко начал он.

(колкий взгляд метнула в его сторону)

— Я могу вам как-то помочь?

(молча отрицательно качнула головой)

Может, зайдете внутрь. Все-таки… небезопасно вот так, в открытую одной сидеть. Заграждения-то хлипкие.

— Ничего. Справлюсь. Спасибо.

Спешно, отчасти грубо и дерзко, рявкнула ему и тут же отвернулась, и на мгновение не допуская мысли подняться со своего места.

Вдруг шаг вперед и присел рядом (немного отодвинулась вбок, давая больше простора).

Уткнул взгляд пред себя.

Секунды молчания…

И едва я расслабилась, подумав, что разговор так и не состоится, тут же отозвался.

(невольно вздрогнула, и тут же перевела на него глаза)

Не отреагировал — все еще блуждал взором в пустоте.

— Вы же — Злата Корнеева? Правильно?

— Д-да, — едва слышно шепнула.

— Вас там все ищут.

(нервный смешок вырвался из меня наружу — словно догадался насчет чего)

— Я им сказал, что здесь Вас нет.

(еще пристальнее на него уставилась — и в этот миг он уже ответил мне тем же)

А слышал Ваш плач.

Молчу.

— Думал, хотите побыть одна.

(благодарно кивнула и отвернулась; разум просиял, а сердце завыло от злости)

Тяжелый (его) вздох.

— Красиво поете. Хорошие песни. Мне нравится…

— С-спасибо, — машинально, очень тихо, себе под нос.

— Я могу как-то помочь? Или…

(промолчал, так и не досказав; сложно было понять, что имел виду под этим «или»; возможно, сам не знал и дал волю моему выбору и желаниям, а возможно, просто, побоялся продолжить)

Шумно выдохнула.

— Не знаю.

Рыкнула дверь. Живо обернулись.

Кузьма.

— Ах, е* **** мать! Вот где ты!

Охранник спешно подскочил на ноги и, ступив пару шагов вниз по лестнице, достал пачку сигарет и закурил, отвернувшись от нас, делая непринужденный вид и рисуя отстранённость от происходящего.

Ипатов только нервно прожевал свою злость.

— Совсем рехнулась?! Я чуть с ума не сошел!

Попыталась подняться — да, потеряв равновесие, едва не упала — ловко подхватил.

Поравнялись. Взгляд мимо лица, в пустоту, ему за плечо.

(тяжело сглотнула слюну; и, набравшись храбрости, произнесла)

— И что он?

… мгновения тишины,
мгновения его сомнений, рассуждений
(они ужалили больнее пули)

(едва сдержала писк, когда поняла, что молчание слишком затянулось, чтобы быть простой паузой)

Опустил взгляд.

А я, я, наоборот повела глазами по голубому небу, по верхушкам вечнозеленых сосен, и, жадно проглотив горячую слезу, тихо завыла.

— Не плачь, Злат, — живо обнял, притянул к себе. Уткнулась лицом в шею, алчно пряча глаза от позора. Сердце, разбитое на куски, все еще сжималось, трепыхалось в груди, истекая последними потоками крови, добивая последний ход стрелок жизни. — Может, все еще образуется.

И, хотела, было, что-то крикнуть в ответ, рявкнуть, гаркнуть, кинуть поперек, да только сил осталось лишь на то, чтобы покорно проглотить очередную слезу и сделать рывком вдох.

Минуты тишины, и вдруг вновь зашептал:

— Сама понимаешь,… с нашей-то жизнью… всегда так будет.

И даже если что-то улыбнется, то тут же угаснет.

Вряд ли кто смирится с мыслью, что любимого человека нужно будет делить с миллионами,

…и при этом видеть пару раз в неделю, или, вообще, месяц.

Наш удел — страдать,

… и творить.

Наш удел — … быть одинокими.

Зарыдала, еще громче зарыдала, завыла от боли.

Не хочу! Не мое!

— Не хочу…

и не буду.

— И не надо, — от его голоса пронзило током. Вмиг оторвалась от Кузьмы и сделала шаг назад, упершись взглядом в болезненную картину, в жгучие глаза. Мир замер. Но вдруг Агатов шевельнулся, резвый шаг по лестнице наверх, ко мне ближе, и, жадно обхватив мою голову руками, властно привлек к себе. Тут же впился у всех на глазахпоцелуем … знойным, пьянящим, сумасбродным раем, уволакивая за собой в мир грез.