Осень в Кёнигсберге (СИ)

Город Сумы погружается в ночь.
Мать не пускает на улицу дочь.
Снова облава, шаги за спиной.
И в спину ударит родительный «Стой!»

Стенка на стенку, район на район.

И снова потери с обеих сторон.
И снова в душе колыхает пожар.
и что это, что это, что?

А это город Сумы, милый, родной,

И я так счастлив, что вернулся вновь домой
На небе звезды и горят фонари,
Украина и родные пацаны.

В темном квартале маячит чужой.

Случайный прохожий, на месте не стой.
Беги поскорее, на улице ночь.
И скорая помощь не сможет помочь.

Стенка на стенку, район на район.

И снова потери с обеих сторон,
И снова в душе колыхает пожар.
И что это, что это, что?

А это город Сумы, милый, родной,

И я так счастлив, что вернулся вновь домой.
На небе звезды и горят фонари,
Украина и родные пацаны.

Асфальт холодный, рассечена бровь.

И с правого бока в лужу капает кровь.
Мне повезет, если всех соберут,
А может быть завтра, холодным найдут

Стенка на стенку, район на район.

И снова потери с обеих сторон.
И снова в душе колыхает пожар.
И что это, что это, что?

А это город Сумы, милый, родной,

Как счастлив, что вернулся вновь домой.
На небе звезды и горят фонари,
Украина и родные пацаны…

«Город Сумы», народная

…Конец ноября. 2002 год…

Жуткий тогда выдался день, … глубоко запал в душу, отчетливо отпечатался в памяти, навсегда. Он ярко и ясно продемонстрировал моему максималистскому, эгоцентричному сознанию, что живу не в сказке, и любая беда может приключиться. Мне не выписывали индульгенциюот житейской жути, а потому стоит перестать быть безрассудным «героем» и пора начинать думать головой о том, что, когда, как и с кем делаешь…

Было достаточно светло на улице: люди еще шаркали туда-сюда, погруженные в свои мысли и проблемы, детвора беззаботно бегала под замком (рядом с тем местом, где года-то был пришвартованный на озеренастоящий, как тогда мнилось, глазами детства, огромный, деревянный корабль). И именно в это, казалось бы, еще «безопасное» время, наверху, на крыше одного из замков (как раз, когда поднимаешься по крутой лестнице с боковой, отстраненной от посторонних глаз, стороны парка) застала нас с Ириной жуткая картина. Шайка, а вернее будет сказать, несколько довольно-таки серьезно «подвыпивших» парней, избивали бедного мальчишку…

Еще не успело затихнуть эхо критической ситуации со «сборами», когда (в мирное время!) «район на район», «сто на сто рыл»: совсем еще юные мальчишки, лет шестнадцати-восемнадцати, бегали с арматурами, воюя друг с другом, идя на смерть ради чужих, грубо и бездушно навязанных детским, наивным сознаниям, идей; когда их же трупы, нарочно, для устрашения, подкинутые, находилипод школами; когда матери не знали, куда прятать своих сыновей от жуткой реальности…

… пришла новая беда. Молодежь спешно разделилась на, так называемых, «гопников», классических «суровых» парней, и на фривольных, жаждущих проявить свою «индивидуальность», «неповторимость» и «оригинальность», «неформалов».

Страх вскарабкался по спине больной кошкой. Единственное, что казалось правильным в этот момент, так это сделать резкий разворот — и бежать прочь, куда глаза глядят, пока жертвами такого «развеселья» не стали и мы тоже…

Едва не путаясь в собственных ногах, в попытках быть быстрее, чем выдает тело, летим на крутых, серпантинных ступеньках, жадно уцепивших в перила, мчим, как больные.

— Девушки! Девушки, вы куда?!!

Послышались крики за нашими спинами. Горло перехватил ужас, а внутри все поледенело. Еще один шаг — и ноги коснулись асфальта, но едва попытались рвануть прочь по твердой, ровной земле, как кто-то ухватил нас сзади, пресекая такуюсвоевольность.

— Красавицы, вы куда?!! — послышалось над моим ухом.

— Мы никому не скажем, — рычит моя Ира, пытаясь вырваться из оков.