Осень в Задонье

— Мне вот тоже рассердиться и бросить все. Под твою юбку залезть. Там — не дует.

— Чего ты равняешь? Ты — это ты. А они еще не привыкли. На заводе они хорошо работали. А теперь такое время, порою поглядишь — душа вянет.

— Время, время… — свое гнул старый Басакин. — Время вам виновато. А вот другие его хвалят, это время.

— Какие другие? Ворье?

— Ворье — ворьем. А еще есть нормальные люди, какие работать умеют, а не слезы лить. Я их всякий день вижу. Тутов, Сулацков, Суровикин, Мохов… С нуля начинали, а теперь земли по десять, по двадцать тысяч гектаров. Подумать страшно. А они работают. Скотину, молодняк везут из Германии, из Австралии. Молочная ферма — картинка. Потому что работают, — подчеркнул он, — и время им не мешает. А у наших все не слава богу: то собачка сдохла, то милиция плохая. Это все от тебя, — укорил он жену. — Начитались книжек, стишки учили. «Отговорила роща золотая…» Выросли красавцы писаные… Тонкокорые. Царапнут их, сразу — кровь, слезы. Мамочка Рая… — вздохнул он. — Привыкли, чуть засквозит — сразу под юбку. Время, время… Это порода такая, именно твоя, — подчеркнул он. — Надо же… — возвысил он голос. — Собачка сдохла, и все козе под хвост.

— Какой ты памятливый… — вздохнула жена. — Никак не забудешь эту собаку.

— Такое не забывается, — с горечью сказал старый Басакин.

Он был, конечно, прав. Дело ведь не в собаке. Средний сын Яков… Надеялся на него, помогал начать торговое дело, радовался, что идет оно, планировали магазин завести. Это уже не только себе, но и детям, на будущее.

А потом… Все планы — козе под хвост. Разве такое забудется? Тем более что случилось это всего лишь два года назад.

Хорошо начинал Яков. Трудно, но хорошо. И год от года все крепче на ногах стоял.

На просторном, в целый квартал, поселковом рынке ли, базаре имелось все: мясной крытый корпус, поменьше — молочный да рыбный, а вокруг и рядом, подпирая друг друга, табунились разномастные ларьки, киоски, вагончики, набитые съестным товаром. Мясное, крупяное, хлебное, сладкое… Круглый год овощи, фрукты, свои и заморские.

А дальше вовсе неохватно, пестрым цыганским табором раскинулись разборные палатки, матерчатые навесы, раскладные столики, настилы, прицепы, тележки и просто земля. Везде товар, товар и товар. Одежда, обувь, посуда, мебель, детские игрушки, парфюмерия и галантерея, скобяной товар и железный — все что хочешь, чего надо — не надо. Одним словом — районного городка базар, не больно людный по будням, муравейником кипящий во дни воскресные.

Торговая палатка Якова Басакина размещалась на бойком месте у главного входа, возле автобусной остановки. В палатке было много всего: мука трех видов, сахар, крупы, макароны да вермишель всяких сортов и фасовки: пузатые мешки, сумки с ручками, пять да десять килограммов, и малый развес в пакетах. А еще соль да спички, дешевые чаи да кофе, недорогие консервы: всяческие тушенки, сгущенки, майонезы да кетчупы — много и много всего, без чего не прожить, а цены пониже магазинных — немалая важность для небогатого поселкового люда.

За прилавком — приветливая, черноглазая Люба Басакина; она и поздоровается, и быстро товар подаст, посоветует: «Хорошие макароны, мы их сами берем… Чаек духовитый, я себе завариваю… Алтайская мука… Чуть подороже, но стоит того. Подъемистая». Любочка всех знает, и ее все знают. Который уж год на этом месте торгуют Басакины.

В субботу да воскресенье — дни людные — работают в четыре руки, с мужем. По будням в ранние утренние часы Яков привозит товар, помогает жене его раскладывать и отправляется в город, как говорит, «на добычу». Мало ли — много, но в палатке больше сотни разных товаров. Вот и крутись, ищи где дешевле: на оптовых базах да рынках. До города и обратно двести километров и там — карусель, пока сыщешь нужное. Такая работа.

В поселке Басакиных знают все. В жизни прежней, советской, Яков работал мастером на здешнем заводе. Потом началось как везде: вместо зарплаты — обещания: «Подождите… Потерпите…» Порой взамен денег муку дают, сахар, обувь, консервы. Называлось это «бартером». У Якова двое детей, пришлось подрабатывать. Сначала на своей машине с тележкой-прицепом он ездил на воронежские сахарные заводы, на мельницы, закупал товар подешевле, продавал его мешками, что называется, «с колес», в поселке или на окрестных хуторах.

Когда стало понятно, что заводу приходит конец и другой работы в поселке не будет, решили заняться торговлей всерьез. Занимали деньги, поставили склад во дворе, купили в рассрочку фургон. Колесо закрутилось. Сначала — разборная палатка, утром да вечером — канитель; потом устроились попрочнее: фанерный домик возле самых ворот рынка.

Прижились. Место бойкое. Приветливая говорливая Любочка, черноглазая, сухощавая, всегда при деле: покупателей нет, значит, фасует товар, раскладывает, в разговор вступая охотно, но дела не оставляя.

— Яша? В городе, в город поехал.

— В Карповку, за мукой. Мука замечательная. Ее хорошо берут. И вы берите. Последние мешки…