Осень в Задонье

Свечу потушили. освещая путь, двинулись дальше.

— Может, вернемся, хватит… — попросила Зухра.

— Немножечко еще пройдем, — сказал Тимоша, высвечивая проход.

Коридор стал каменным, более просторным. Недолго пройдя, услышали звук: какое-то бормотанье ли, бульканье. С каждым шагом оно становилось звучнее, яснее.

Это был звук текущей воды. Где-то рядом бежала и лилась струя. Тимофей пошел быстрее навстречу звуку, уже таща за собой девочку.

Не заметили и споткнулись о невеликий порог ли, завал: земля да камни. Девочка упала. Тимоша посветил и помог ей подняться. Осторожно перебрались через завал и встали. Луч фонарный вдруг словно провалился: потеряв уже привычную тесноту коридорных стен и потолка, он вошел в пространство большое, которое не мог разом объять.

Тимоша полной грудью вдохнул уже не спертый, как прежде, а вольный, чем-то бодрящим пахнущий воздух.

— Ты видишь… — прошептал он, и ему ответило негромкое и тоже шепчущее эхо:

— Видишь, видишь…

— Ты слышишь… — удивленно произнес он громче.

— Слышишь, слышишь… — низкий рокочущий ответ был ему.

Зухра всем телом прижалась к мальчику. Тимоша обнял ее. Фонарный луч бегал и бегал, метался, пытаясь, не умея все разом открыть. И устал, поняв слабость сил своих.

В опущенной руке мальчика фонарь освещал невеликий круг каменного пола.

В просторной тишине и тьме слышны были лишь звуки текущей воды. Где-то рядом она текла и куда-то шумно лилась. Негромкое разноголосое эхо повторяло это журчанье и бульканье и сливалось с ним, высоко наверху утихая последним рокотом, вздохом.

Тимоша еще младенцем был крещен, редко, по великим праздникам, но бывал с родителями в поселковом храме.

А журчанье и плеск воды услышались ему людским пением, разноголосым, но слаженным. И Тимошина рука поднялась, осеняя себя крестом.

Видение было недолгим. И снова пришла тьма с шумом воды. Но тьма была теплой и для Тимоши совсем не страшной. Ему хотелось побыть здесь, как следует, понять, откуда вода течет и дальше пройти, разведывая, чтобы потом всех удивить. У него не было страха: просто — тьма, просто — под землей. Но это — церковь, храм. А в храме не бывает страшно. Даже под землей. Здесь — таинственно и потому интересно.

— Пойдем отсюда, — попросила Зухра; она боялась, вздрагивая порой.

— Сейчас, сейчас… — пообещал ей Тимоша. — Ты немного постой на этом месте, а я погляжу. Я не уйду далеко, я буду рядом.

— Нет, — кротко, но твердо ответила Зухра, еще крепче сжимая Тимошину руку. — Без тебя я буду совсем бояться. Буду плакать.

Тимоша ее понял.

— Нет, нетлакать не надо.

— Пойдем… — снова попросила девочка. — Пожалуйста.

— Пойдем, — со вздохом сожаления сказал Тимоша.

Фонарный луч в последний раз, теперь уже медленно, словно прощаясь, стал обходить вовсе невеликое пространство подземного храма, порой выказывая его обветшалую древность: выпавшие камни, обрушенный столп, обвал дальней стены с полузасыпанным входом.

— Пойдем… — еще раз вздохнул Тимоша и, повернувшись, посветил фонарем, желтым лучом его путь обратный, через невеликий завал земли и камня.

Фонарный луч, пробежав вперед, вдруг споткнулся и возвратился к завалу, потому что почудилось мальчикует, не почудилось. Возвращенный луч высветил полузасыпаную землей и камнями икону. Тимоша освободил ее, поднял. Тяжелый оклад иконы упал, отвалившись. Матерь с младенцем с кроткой благодарностью глядели на мальчика.

Тимоша обтер икону полою рубашки и положил ее в свою военную сумку. Оклад иконы искать и поднимать он не стал.

На пути обратном Тимоша успокаивал спутницу, убеждал ее:

— Чего ты боишься? Мы просто одни. Это же церковь. А в церкви не бывает страшно. Там — бог.

— Не знаю, — отвечала девочка. — Боюсь… Темно.

— Ночью тоже темно. Но мы же не боимся. — Он убеждал ее, понемногу понимая, что вернуться сюда надо не с Зухрой, а, может быть, с Мышкиным или с отцом. Но лучше пойти одному, взяв большой фонарь из коровника. Тогда все будет виднее, и можно будет долго ходить, разведывать и разглядывать — все точно разузнать про эти пещеры и стать единственным хранителем удивительной тайны, которую потом можно всем объявить, показать и долго рассказывать. Даже старший брат Вася ему будет завидовать. И, конечно, все остальные. Это будет действительно круто. А пока…

А до этого надо молчать. Он и Зухре внушал: «Никому не говорито наша с тобой будет тайна».