Осень в Задонье

В погребе зашевелились и выбрались на волю двое. Оба — чеченцы. На всякий случай светошумовую гранату в погреб бросили. Чеченцев из погреба уложили на землю, с «браслетами» за спиной.

Тем временем, понимая свой положенный час, из летних загонов стали вытекать овцы и козы, смешавшись в огромную многоголосую отару. Без людского указа, привычно, отара тянулась к рядам железных желобов-поилок, стоящих поодаль возле кучки старых-престарых груш, в тени которых скотина отдыхала в полудень. Овцы и козы неспешно тянулись живым, орущим потоком, приближаясь к поилкам и грушам, за которыми начинался пологий спуск и устье, начало обычной степной балки. Понемногу ширясь и глубясь, зеленея шиповником да бояркой, она уходила к недалекому Дону.

Возможно, они так бы и ушли, скрываясь в овечьей да козьей отаре. Но один из троих не выдержал и прежде срока, так же низко пригнувшись, почти на , но опережая овец и коз, которые его прикрывали, заспешил. Поспешил, выдавая себя и других. Его увидели. Вертолет , и объявил громкоговоритель: «Лежать! Лицом вниз!»

Но вперед и вперед, теперь в открытую, оставив свою живую защиту, к устью балки бежали три человека.

Машина была сильнее, быстрее. На низком, отару полете она догнала бежавших и прокричала: «Открываю огонь!»

Первая пулеметная очередь прошила воздух, вторая — землю впереди . И они сдались, падая лицом вниз.

— Не шевелиться! Ноги и руки — в сторону. Лежать!

Всех троих бегунов в наручники заковали, повели в вертолет. Отару прочесывали. Может, кто прячется под брюхом овечьим.

Досмотр на Кисляках оказался долгим. Но больше никого не нашли. В вертолет повели и беспаспортных бичей-работников, и хозяина. Асланбек оглянулся, брату сказал:

— Ты — старший.

И пошел. … Легко шел. Легко по лесенке в вертолет поднялся. Не оглядываясь.

А от дома, из толпы , оттолкнув мать и бабушку, к вертолету помчался мальчик, сын Асланбека — Ибрагим. Он бежал и кричал:

— Папа! Я с тобой! Я с папой хочу! Папа!..

Еще минуту назад он стоял возле дома, прислонившись к матери, испуганный, мало что понимая. Но в какой-то миг он вдруг ясно понял: сначала ушел дедушка. Он никогда не вернется, сколько ни проси, ни моли, ни плачь… Дедушка теперь только во сне, навсегда. А теперь и папа. Папа уже уходил надолго, без него было плохо. Но оставался, был рядом дедушка. Мальчик прилепился к нему всей душой. Теперь папа вернулся, так вовремя, и был рядом, становясь все ближе, родней. Его забрали. И тоже навсегда. Это было не только горько, но очень страшно. Невыносимо страшно и навсегда.

— Я с папой хочу! — закричал он и побежал к вертолету. — Я с папой!

За мальчиком торопилась и не могла догнать его беременная мать, придерживая тяжелый живот.

Мальчика остановил один из бойцов, протянув руку:

— Стой! Нельзя туда! — и тут же отдернул ее, почуяв больной укус. — Кусается, звереныш!

Он оттолкнул мальчика, и тот упал. Подоспела мать, оберегая большим телом маленького Ибрагима, который корчился в судорогах, с пеной у рта. Он кричал и бил свою мать прямо в большой живот. Он кричал уже :

— К дедушке хочу и к папе! К папе и дедушке! Приходи, дедушка!.. Помоги!!!

— Я здесь, я здесь, мой золотой, мой сладкий… — Это старая Маймонат подняла маленького Ибрагима на руки, прижала его к своему мягкому теплому телу. — Я здесь, мой милый, — шептала она и плакала. — Я здесь, моя радость.

Мальчик притих, забываясь в недужной дреме. Шум улетавшего вертолета не мог его потревожить, потому что он слышал лишь одно:

— Я здесь, мой дорогой… Я уже здесь…

ГЛАВА 22

Задонские степи во времена нынешние год от года становятся все безлюдней и глуше. От жилья к жилью — долгие версты.

Но слухи да новости порой разносятся быстро, особенно после пятничного базара в станице да субботнего в городке районном, куда хуторяне везут на продажу и мясное.

Вести нынешние о вертолетах, военных машинах, бойцах с оружием, стрельбе и, конечно, о полковнике Басакине, который будет что-то строить, и, может быть, от него этот шум и гром, — эти новости разлетелись прежде базарных дней. Их принимали по-разному, одобряя: «Пора! Давно пора укорот давать!» — и осторожничая: «Не суди в три дниоживем — увидим».

Басакинские — Вахид и Зара — не знали, что думать и от кого новой беды ждать. Лето пришло недоброе. Сначала Аникей Басакин землю под себя подбирал. Потом — Асланбек. Он был свой, но оказался хуже чужого.

Аникей ушел. Асланбека забрали. И вроде уберут всех. Но только ли Кисляков? Новый хозяин объявился: военный, полковник, тоже Басакин. И ему тоже земля нужна.

Джабраил Бородатый проезжал, успокоил Вахида:

— Живи. Работай. Работать надо, а не болтать. Асланбек много болтал. Везде болтал. А головой не думал. Живи как жил. Охотники, рыбаки, полковники… Их — много. У них одни дела: постреляют, водки напьются и уедут. А мы останемся. У тебя — сыновья. Внуки будут. Работай.