Осень женщины. Голубая герцогиня

Я мог видеть, как при этих словах - да простит мне их Камилла Фавье, если когда-нибудь она прочтет эти страницы - прояснилось чело этого ревнивца. Очевидно, что извинительная записка, присланная Моланом в последнюю минуту, показалась ему подозрительной. Он убедился, что г-жа Бонниве от этого нервничала, и спрашивал себя почему? Не предполагал ли он, что между его женой и Жаком произошла одна из тех минутных размолвок, которые гораздо более постоянных ухаживаний указывают на существование любовной интриги? Он счел меня наперсником своего приятеля. Он полагал, что мне известна действительная причина его отсутствия, и его подозрительность старалась уловить в моих словах искренний тон. А так как у ревнивцев все построено на воображении, и переходы от недоверия к доверчивости одинаково скоры, то и этот пришел снова в прекрасное настроение; обращаясь к входившему барону Дефоржу, который несколько запоздал присоединиться к нам, он сказал:

- Ну, Фредерик, довольны ли вы были обедом?

- Я только что позволил себе призвать Эли, чтобы поздравить его с успехом petites timbales и чтобы сделать ему замечание насчет foie gras… - ответил барон. - Я вам не скажу какое, вы сами увидите в следующий раз… Я вам всегда говорил, что это хороший повар, то, что я называю хорошим поваром. Только молод еще…

- Он образуется, - сказал Бонниве, бросив мне на этот раз многозначительный взгляд, - при таком учителе, как вы.

- Это седьмой уже проходит через мои руки, - сказал Дефорж, пожимая плечами и совершенно серьезно, - ни больше, ни меньше с тех пор, как я знаю, что такое значит есть. Седьмой, слышите! А потом я даю их вам, а вы мне их портите своими неуместными похвалами. Повара похожи на других артистов. Они не могут устоять перед похвалами полузнатоков.

Я стушевался из курилки после философской аксиомы этого эпикурейца, который благоразумно поставляет докторов кулинарных наук в те дома, где он обедает, обеспечивая себе таким образом меню зимнего сезона. Я рассчитывал взять свою шляпу в гостиной, пробыть там несколько минут, сказать несколько вежливых фраз в общем разговоре и удалиться затем a langlaise, воспользовавшись возвращением курильщиков или прибытием новых гостей. Когда я вернулся в салон, там были только две обедавшие дамы и Сеннетерр. Так как, такой маленький кружок не благоприятствует разговорам tete-a-tete, то я мог надеяться, что г-же Бонниве не представится случая поговорить со мной наедине и исповедовать меня. Я плохо знал эту капризную и властную женщину, а она прекрасно знала своего мужа. Она поняла, что не следует говорить со мной при Бонниве. Не успел я войти, как она встала с дивана, на котором сидела рядом с г-жей Эторель против г-жи Мозе, имея у ног своих, сидевшего на низеньком стуле Сеннетерра, державшего ее веер. Она подошла ко мне, увела меня в другой салон, находившийся рядом с первым, и заставила меня сесть рядом с собой на кушетку:

- Так нам будет спокойнее разговаривать, - начала она, потом вдруг круто перешла к вопросу. - Много вы подвинули вперед портрет м-ль Фавье?

У нее была такая манера спрашивать, в которой сказывался деспотизм красивой и богатой женщины, для которой тот, с кем она говорит, просто слуга, обязанный развлекать ее или давать нужные сведения. Каждый раз, как я встречаю в модной кукле это бессознательное нахальство, мной овладевает непреодолимое желание ответить ей какой-нибудь неприятностью. Жак, вероятно, имел в виду эту черту моего характера, когда хотел заставить меня разыграть роль подстрекателя, от которой я, однако, отказался с такой благородной энергией.

- Портрет м-ль Фавье? Но я даже и не начинал его, - отвечал я.

- А! - сказала она с улыбкой. - Молан уже раздумал. Он, верно, запретил ей. Вы влюблены в эту хорошенькую женщину, Ла-Кроа, признайтесь?.

- Я, - отвечал я, - влюблен в нее?… Ничуть не бывало.

- Однако, было на то похоже тогда, - сказала она, - и мне казалось, что Жак Молан немного ревнует вас?

- Все влюбленные более или менее ревнивы, - возразил я и, поддаваясь все более возраставшему желанию быть ей в тягость, я прибавил: - Он был бы совсем неправ, Камилла Фавье любит его всем сердцем, а его у нее много.

- Это большое несчастье для ее таланта, - сказала г-жа Бонниве, хмуря свои светлые бровки, и я понял, что попал в цель.

- Я не могу согласиться с вами, сударыня, отвечал я на этот раз с убеждением. - Маленькая Фавье обладает не только обаятельной красотой, но это в некотором роде гениальная натура, дивное сердце и очаровательный ум.

- Это трудно себе представить, видя ее игру, - отвечала она, - по крайней мере, по моему мнению. Но если это так, то тем хуже. Счастье никогда не вдохновляло ни одного писателя. Впрочем, я спокойна… Эта история долго не продлится. Молан узнает, что она ему изменила за кулисой с одним из актеришков труппы и тогда…

- Вам сообщили не точные сведения об этой бедной девушке, сударыня, - перебил я более живо, чем то требовалось правилами вежливости. - Она - воплощенное благородство, воплощенная гордость и вполне неспособна на низость…