Осень женщины. Голубая герцогиня

- роскошью дурного тона. Только лучшим портным удаются подобные туалеты. Юбка была из толстого черного шелка очень матового оттенка, поглощавшего свет, а не отражавшего его. Кирасса, кольчуга из жэ, наложенная  на эту материю, плотно охватывала бюст, давая возможность видеть белизну шеи и рук, просвечивавшую в вырезе корсажа и сквозь рукава без подкладки. Кушак, тоже из жэ, по образцу тех, которые можно видеть на средневековых королевах на старых могильных статуях, охватывал волнистую линию бедер и заканчивался двумя очень низко перекрещенными концами. Громадная бирюза, окруженная бриллиантами, сверкала в ушах хорошенькой молодой женщины. Эти бирюзы и золотые змеи на каждой руке, - две чудесные копии с золотых змей неаполитанского музея, - составляли единственные драгоценные украшения, оживлявшие этот туалет, скорее даже костюм, еще более удлинявший, делавший еще тоньше ее длинную, гибкую и тонкую талию. Ее бледность, блондинки, еще усиливавшаяся, благодаря контрасту с этим мрачным сочетанием черного с золотом, принимала нежные оттенки, как бы живой слоновой кости. Ни один камень не сверкал в ее светло-золотистых волосах, и можно было сказать, что она подобрала голубой цвет бирюзы под цвет своих глаз, настолько оттенок их был одинаков, - только голубой цвет этих камней, о которых утверждают, что они бледнеют, когда носящему их угрожает опасность, принимали нежные, почти любовные оттенки в сравнении с неумолимой, металлической лазурью глаз. Она обмахивалась большим веером из перьев, черным, как ее туалет, на котором виднелась графская корона, осыпанная розами. Это, по всему вероятию, было новым маленьким поползновением намекнуть на действительное родство с настоящими Бон ниве. После я узнал, что были и другие попытки, более значительные.

Но настоящий герцог Бонниве после, благотворительного праздника, на котором королева Анна осмелилась присвоить себе титул, сразу прекратил эту ложную претензию на герб письмом в непреклонном духе настоящего вельможи, и от этой неудавшейся претензии осталась только эта корона, выставленная почти всюду, но без герба. Около этой стройной и опасной женщины, такой светловолосой и беленькой в черной рамке, ее блестящего корсажа и матового платья, сидел на очень низеньком стуле, почти скамеечке, Сеннетерр, загонщик, в то время как Пьер де Бонниве по очереди грел у огня подошвы своих ботинок, разговаривая с моим учителем Миро. Этот последний, казалось, был удивлен, видя меня туг, и несколько недоволен. Бедный, дорогой, старый учитель, когда б он знал, как он ошибается, боясь встретить во мне соперника в погоне за портретами по двадцати тысяч франков! Но этот торговец пастелями принадлежит к породе добродушных великанов. При своей фигуре, в шесть футов ростом, оставшейся гибкой, благодаря упражнениям, при плечах носильщика, сделавшихся еще шире благодаря ежедневному боксированию, при его профиле Франциска I, при любви хорошо поесть, чувственный и хитрый, он сохранил, независимо от своих профессиональных ухищрений, большое великодушие характера. Поэтому и меня он встретил теплым словом, хотя и слишком покровительственным:

- Так вы знакомы с моим учеником, - сказал он г-же Бонниве. - Вы знаете, у него большие, очень большие способности… Только мало уверенности в себе, мало апломба…

- Есть столько людей, у которых его слишком много, - прервала молодая женщина, бросив злой взгляд на пастелиста, который был им озадачен, - это служит компенсацией.

«Прекрасно, - подумал я про себя, - она не в духе и даже невежлива… Миро, правда, слишком самодоволен. Но это человек, обладающий редким талантом, и он делает ей большую честь, бывая у нее… Ну, и злой же у нее вид сегодня… А Бонниве чем-то сильно озабочен, несмотря на личину веселости… Я держусь того, что высказал уже раз Жаку… Я не доверял бы ни жене, ни мужу… Эти блондинки с холодным взглядом способны на все, как на все способны и такие мускулистые сангвиники, как он…

Ну, посмотрим, как Жак будет действовать. И подумать только, как бы он мог быть счастлив со своей маленькой подружкой! Жизнь действительно очень плохо устроена!…»