Осень женщины. Голубая герцогиня

- Итак, мы находимся в этой нежной и приятной атмосфере, королева Анна и я… Туман заволакивает стекла. Я беру ее руку. Она ее не отдергивает. Я жму эту маленькую ручку, которая отвечает на мое пожатие. Я обнимаю ее за талию. Ее стан выгибается, как бы для того чтобы освободиться, а в сущности для того, чтобы дать мне заметить ее гибкость. Она поворачивается ко мне, чтобы выразить свое возмущение, а в сущности для того, чтобы взглянуть на меня в упор и заставить потерять голову. Я привлекаю ее к себе. Мои губы ищут ее губы… Она противится, и вдруг вместо того, чтобы настаивать, я ее отталкиваю, я ей говорю: «Нет, нет, нет!… Это было бы слишком гнусно», обычные для ее пола, - я не могу поступить так относительно «ее», я останавливаю карету, я бегу… Имея любовницу в другом уголке Парижа, которая вас любит, которая' вам нравится, к которой вы являетесь с желанием, зажженным ее соперницей, - право, эта игра самый чудесный из всех спортов… И что королева Анна попалась на эту удочку, это очень понятно. Чувствовать, что она возбуждает страстные желания и что ее избегают, это может вызвать самые большие безумства со стороны женщины несколько испорченной, немного холодной, немного тщеславной и немного любопытной…

- Так значит, если я тебя хорошо понял, моя роль за завтрашним обедом будет состоять в том, чтобы лгать в том же смысле, как и ты, когда г-жа Бонниве будет спрашивать меня о Камилле? В таком случае мне незачем принимать этого приглашения. Я не сделаю этой подлости.

- Подлость, это слишком сильно сказано. А почему, мисс Маргаритка? - спросил Жак, смеясь.

- Потому, что меня будет упрекать совесть за пособничество успеху этой грязной интриги, - отвечал я, сердясь не на шутку, так подействовал мне на нервы этот новый смех. - Обманет или не обманет г-жа Бонниве своего мужа, мне это совершенно безразлично, как совершенно безразлично и то, что вы с ней будете изощряться друг перед другом в мерзостях игры, которую ведете. Но, встречая истинное чувство, я преклонюсь перед ним и неспособен попирать его. Такое истинное чувство Камилла Фавье питает к тебе. Я слышал, как она мне говорила о своей любви, провожая ее в тот вечер, когда ты отправился ужинать с твоей бездельницей. Я видел ее на другой день по получении твоего жестокого ответа. Она чистосердечна, как золото, эта девушка. Она любит тебя всем сердцем. Нет, нет и нет! Я не буду помогать тебе обманывать ее, тем более, что дело гораздо серьезнее, чем ты полагаешь…

Я закусил удила и продолжал рассказывать со всем красноречием, на которое был способен, то, что я скрыл от него неделю тому назад: тревогу, которую я подметил в актрисе, то, чем он был и чем является теперь для нее - идеалом страсти и искусства, который она думала воплотить в их связи, соблазны роскоши, ее окружающие, а также - какое это преступление вызвать первое разочарование в жизни человека. Словом, я истратил на защиту маленькой Голубой Герцогини пред ее возлюбленным весь пыл несчастной любви, которую я сам чувствовал к ней. А я так ревновал ее! Печальная аномалия чувства, которой Жак не заметил, несмотря на всю свою проницательность! Он в моем протесте усмотрел только несчастную наивность, которой считал меня навеки зараженным, и отвечал мне с улыбкой, более снисходительной, нежели насмешливой: