Осень женщины. Голубая герцогиня

- Я уже давно здесь, - сказал он, машинально положив на рояль сборник принесенных им польских мелодий, о которых он уже не думал. - Я слушал, как вы играли эту чудную вещь. И, как видите, это меня растрогало.

- Да, - ответила Клара. - Это действительно прелестная вещь. Я без устали играю эту страницу «Прощанья». Я до такой степени прониклась ею, что когда я вот так играю ее одна, то мне кажется, что она передает мои собственные мысли.

Она тихо взяла несколько последних аккордов. Морис, севший около рояля, почти прошептал:

- Не играйте больше… Уверяю вас, что я страдаю, слушая это!

- Вы правы, - сказала она. - Меня это тоже волнует. Она закрыла рояль и, не сходя с табурета, оперлась левым локтем на крышку инструмента.

- Вы знаете, что г-жи Сюржер нет дома? - произнесла она.

- Я знаю, и я пришел не ради нее.

- Так, значит, ради меня? - с улыбкой спросила Клара.

Он ответил серьезно.

- Да, ради вас.

Сегодня ему хотелось приблизить свое сердце к ее сердцу. Он так устал от этого обмена вежливых, обычных фраз, что ему захотелось узнать, сохранилось ли в этом невинном сердце хоть сколько-нибудь чувства к нему. Он был далек от желанья возобновить прежние ласки, ему хотелось бы только, чтоб она доверилась ему, заговорила от души, как со старшим, любящим братом.

Она, видя, что он на этот раз взволнован сильнее обыкновенного, покраснела и проговорила, стараясь быть веселой:

- Вы очень добры ко мне. Я вас не узнаю.

Но он пристально смотрел ей в лицо, в самые глаза, и подойдя ближе, взял обе ее руки. Он думал, что между ними излишни скрытность и светская предосторожность, маскирующие влечение их сердец. Они вместе росли, они прекрасно знали друг друга. Морис высказал свою мысль вслух, как бы говоря с самим собою, и Клара нисколько не была удивлена.

- Когда я подумаю, - с улыбкой сказал он, - когда я подумаю, что эта большая молодая девушка была когда-то моим маленьким другом, моей маленькой страстью, пятнадцатилетней худенькой, неловкой пансионеркой! В пятнадцать лет она сама была так неравнодушна к своему другу Морису, что на оборотной стороне святых в своем молитвеннике писала его имя с восклицательными знаками; не говорите «нет», Клара, я подсмотрел этот молитвенник в одно из воскресений в Канне. С тех пор прошло всего три года. Мы снова встретились; пансионерка превратилась в красивую молодую девушку, но она совсем разлюбила своего прежнего друга.

Несмотря на старанье придать своему голосу шутливый тон, в нем слышалась неподдельная грусть; Клара хорошо понимала это; ее красивое лицо приняло меланхолическое выражение.

- Но я вас очень люблю, Морис, вы это знаете, - сказала она.

Он не придал особого значения этим словам; он продолжал пристально и грустно смотреть на нее, как будто ища в ее чертах прежнего, детского выражения.

- Видите ли, Клара, - проговорил он, - в жизни то тяжело, что когда у человека есть счастливые минуты, то он сознает их не тотчас же, а много времени спустя, когда они безвозвратно уйдут в прошлое… Вы помните, Канн, виллу des Oeillets? Помните вечера, которые мы проводили на террасе, выходящей на берег моря? Я просиживал целые часы, прислонив голову к груди мамы, и держа вашу руку в моей руке.

При этих словах он поднес пальцы молодой девушки к своим глазам, как бы для того, чтобы удержать готовые брызнуть слезы. Клара со слезами в голосе пролепетала только:

- Морис!

- Право, - продолжал он, - когда я вспоминаю о том счастливом времени, то мне кажется, что это не я, а какой-то другой ребенок был так счастлив. Помните ли вы нашу прогулку в Болье, эту узкую дорогу, с одной стороны обсаженную деревьями, а с другой - граничащей с голубым морем?… Помните скалы Saint-Jean, эти скалы, как бы выброшенные морем и имевшие такой безнадежный вид?

Она опустила голову. Да, конечно, она все помнила; все эти воспоминания были ее сокровенной тайной. Морис продолжал тихим голосом говорить фразы, которых он раньше не имел намерения сказать, но которые сами собою срывались с его губ.

- Помните этот первый раз, когда я поцеловал вас там, перед этим трагическим пейзажем? Я, как сейчас, вижу это перед собою, и помню, что ваши глаза сделались вдруг как-то странно неподвижны, вот как в эту минуту…

Действительно, черты Клары вытянулись, застыли, как тогда; пристальный взгляд ее глаз напоминал прежнее детское выражение. Непреодолимое желание еще раз пережить прошлое, вырвать у него несколько незабвенных минут, овладело Морисом. Ему захотелось снова поцеловать эти румяные губы, которые он целовал когда-то. Он притянул к себе руки молодой девушки; она высвободила их и отвернулась так решительно, что Морис даже не пытался удержать ее.

- Вы видите, что вы больше не любите меня, - сказал он.

Она встала. Чтобы скрыть от него свое волнение, она делала вид, что ищет какую-то пьесу в музыкальной тетради. Морис подошел к ней. Он хотел еще поговорить о том, что их разлучило; теперь ничто не мешало ему это сделать.

- Зачем же вы мне говорите, что любите меня, как тогда, если вы отказываете мне даже в тех мелочах, которые я прошу вас? - произнес он.