Осенью. Пешком

Они пошли вместе. Эмиль старался завязать непринужденный легкий разговор, но презрение, которое Франц так явно дал ему почувствовать, угнетало его. Он заговаривал о том, о сем, расспрашивал, хотел условиться насчет встречи в ближайшее воскресенье, но Франц Ремпис давал на все холодные, осторожные ответы. Ему некогда, и ему не совсем по себе, и как раз сегодня его ждет один товарищ по весьма важному делу, и, наконец, он ушел, – и Эмиль одинокий, злой и печальный пришел в свою убогую каморку, и решил написать другу трогательное письмо и упрекнуть его в неверности. В этом решении он нашёл некоторое утешение. Но Франц и в этом опередил его. Уже на следующий день, вернувшись вечером домой, молодой фабричный получил письмо, которое озабоченно вскрыл и с ужасом прочитал:

«Уважаемый Эмиль!

Принимая во внимание вчерашний наш разговор, должен тебе поставить на вид, что прежние наши приятные отношения продолжаться больше не могут. Не имею никакого желания оскорбить тебя, но считаю, однако, нужным тебе заявить, что каждый из нас должен вращаться среди товарищей своего круга. По той же причине позволяю себе предложить, чтобы впредь мы обращались друг к другу на вежливом вы.

С приветом Ваш старый знакомый

Франц Ремпис».

На пути молодого Кольба, с той минуты свернувшего на наклонную плоскость, это был поворотный пункт, когда можно было в последний раз оглянуться назад, одуматься, нельзя ли как-нибудь иначе устроить жизнь, нет ли возможности еще изменить что-либо. Но через несколько дней, все это уже было в прошлом и он слепо, наугад устремился в глухой тупик своей судьбы.

Работа на фабрике не была так тяжела, как ему описывали ее. Вначале ему приходилось исполнять лишь разные подручные работы, открывать и заколачивать ящики, носить в мастерские корзины с шерстью, бегать в магазин и ремонтные мастерские. Но это длилось неделю. Ему поручили скоро сделать на пробу бечевочный стул, и так как он работу выполнил ловко, то вскоре сидел уже на собственном стуле и работал сдельно, так что сумма денег, которую он мог заработать за неделю, зависела исключительно от его трудолюбия и прилежности. Это обстоятельство, ни в какой иной профессии немыслимое, пришлось юноше по душе, и своей свободой он наслаждался с злобной радостью, и по субботам, по окончании работы, и по воскресеньям шатался со своими новым фабричными товарищами. Тут не было ненавистной, контролирующей близости хозяина, ни строгого уклада старинного торгового дома, ни родителей, ни даже сознания сословного достоинства, налагавшего определенные обязательства. Смыслом жизни было здесь зарабатывание и трата денег, удовольствие же, на ряду с пивом, танцами и сигарами, заключалось прежде всего в осознании наглой безнаказанности, с которой можно было по воскресеньям прямо в лицо смеяться купцам в черных сюртуках и другим обывателям. Эмиль мстил высшим сословиям за то, что ему не удалось из простого дома своего отца войти в этот мир богачей и крахмальных воротничков. Начал он, разумеется, с самого верха. Дал Господу Богу почувствовать свое презрение, – не ходил ни на проповеди, ни на уроки Закона Божьего и при встречах с пастором, которому кланялся обыкновенно, весело пускал ему дым от своей длинной сигары прямо в лицо. Приятно было также останавливаться по вечерам перед освещенной витриной, за которой еще корпел за работой приказчик Ремпис, или войти в сам магазин, и на наличные деньги, звеневшие в кармане брюк, спросить хорошую сигару. Самым же занятным были, разумеется, девушки. В первое время Эмиль держался подальше от женских мастерских, но однажды, во время полуденного перерыва, он увидел среди выходивших из зала сортировщиц девушку, которую тотчас узнал, несмотря на перемены, произошедшие в ней. Он подошел и окликнул ее:

– Фрейлейн Эмма! Узнаете меня?

В это лишь мгновение он вспомнил, при каких обстоятельствах познакомился в прошедшем году с этой девушкой, и как мало отвечает настоящее его положение тому, что он тогда рассказывал ей про себя. И она тоже, по-видимому, хорошо помнила тот разговор, потому что поклонилась ему довольно холодно и сказала:

– Ах, это вы? Что-же вы здесь делаете?

Но Эмиль с поспешной любезностью ответил:

– Само собой разумеется, что я здесь ради вас!

Фрейлейн со времени воскресной прогулки клуба молодых членов купеческого сословия утратила значительную долю миловидности и девичьей прелести, но приобрела известный жизненный опыт и смелость. После недолгого искуса, она окончательно овладела сердцем юного почитателя, который гордо и надменно разгуливал теперь по воскресеньям со своей красоткой, демонстрируя свою юную мужественность на прогулках и в танцевальных залах. Встречались они также и с кучкой молодых аршинников, гостями которых были тогда Эмма и ее возлюбленный. Господа приказчики задирали носы и сторонились их, но Эмиль смеялся им прямо в лицо и так дерзко, так вызывающе вел девушку под руку, и она тоже смеялась так громко и так, видимо, дорожила им, что молодые купчики в счастье их сомневаться не могли.