Осеннее равноденствие. Час судьбы

Он откладывает лист, садится, но тут же отодвигает стул, шагает из угла в угол. Рывком распахивает балконную дверь, вдыхает ночную прохладу, снова бросается к столу. Поймать мгновение, перенести его на бумагу живым… живее живого… Но ведь ему будет позировать Дагна! Это будет Дагнин день, и свой цикл он назовет ДАГНА И МОРЕ.

Саулюс снова встает, топчется посреди комнаты, подходит к книжному шкафу, достает какой-то альбом репродукций, не раскрыв, засовывает обратно, нечаянно уронив крохотную пиалу — сувенир из Ташкента. Пиала разбивается.

Когда на огромный лист, словно лучи солнца, брызнули первые легкие линии, раздался дверной звонок. Саулюс вобрал голову в плечи, стиснул зубы.

Придерживая рукой халат на пышной груди, за дверью стояла женщина. Крохотные глазки из-под густо намазанных бровей впились в Саулюса.

— Который теперь час, сосед? — блеснули три золотых зуба.

Вопрос женщины показался таким странным, что он только пожал плечами:

— Не знаю. Надо бы посмотреть.

— А я скажу: два! Два часа ночи! — женщина почти визжала. — Я не потерплю, чтоб у меня над головой топтались да громыхали. И это не первый раз! Только ночь, и нету покоя. Нет, я буду жаловаться! В ЖЭК сообщу, в милицию. И не на таких управу находила!

Саулюс растерялся от неожиданности.

— Вы не кричите так… Ведь это ничего… совсем ничего…

— Ничего? Вы говорите, ничего? Я вам это еще припомню! — бесилась женщина. — Чтоб рабочий человек отдохнуть не мог из-за всяких!.. Ух, расплодились!.. Найду управу, я закон знаю…

Саулюс захлопнул дверь. Женщина, покричав еще минуту на площадке, замолкла.

Проснувшись какое-то время спустя, Дагна увидела, что Саулюс лежит на спине с открытыми глазами.

— Вроде слышала что-то сквозь сон… Или приснилось…

— Приснилось.

Жаркая рука коснулась его плеча, скользнула на грудь.

— Милый… — раздался шепот.

Саулюс, словно его ударили током, задрожал и лег ничком.

Две недели спустя день рождения Дагны отмечали в зеленом зале ресторана «Вильнюс». Так решили в последние дни, когда зарядили дожди.

— Знаешь, я даже довольна, — говорила Дагна перед зеркалом. — Соберутся твои приятели, проведем вечер в веселой компании. Ведь нельзя сторониться друзей, тогда они от нас отвернутся.

Саулюс понял, что она хотела сказать: «От тебя отвернутся…»

— Чтоб только тебе было хорошо, — сказал он.

— Застегни, — попросила Дагна, держа в поднятых руках тоненькую золотую цепочку.

Саулюс коснулся кончиков пальцев Дагны, поймал в зеркале теплый взгляд. Он любил смотреть, как Дагна прихорашивается, и всегда волновался, видя линии ее стройного тела, изящные ноги и тонкие руки, причесывающие коротко стриженные пушистые волосы.

— Это будет твой вечер, — добавил Саулюс.

Небольшой зал гудел от разговоров, смеха, звона бокалов. Никто не забывал наградить комплиментом именинницу, отдали дань вежливости и Саулюсу. И когда в двенадцать ночи спели «Многие лета», захмелевшие мужчины устремились к Дагне, предлагая выпить брудершафт. Дагна сияла, сыпала остротами, каждому гостю уделяла одинаковое внимание, не забывая и Саулюса, который изредка заводил разговор об искусстве с соседями. Но лампы под потолком замигали, напоминая, что пора по домам. Еще по одной за Дагну, за ее красоту и молодость, и за Саулюса, чтоб стерег женушку, а то в наше время всеобщей конкуренции никогда не знаешь, откуда крадется опасность. Итак, ура! Вперед! Спасибо! И до следующей встречи!

На проспекте Саулюс поднял голову и сквозь поредевшую листву лип увидел золотистую полную луну, вспомнил море… Лунная дорожка на воде, по ней идет Дагна… ДАГНА И МОРЕ. Но это была лишь вспышка мысли, вроде блуждающего огонька во мраке. Прощаясь, мужчины пожимали ему руку, Дагна звала всех к ним домой продолжить праздник, но толпа стала редеть и с шумом удаляться. В остановившееся такси уселись только Саулюс с Дагной и Аугустас Ругянис с Альбертасом Бакисом — в этот вечер они были без жен, некому было тащить их домой, и они наслаждались свободой.

— Люблю тебя, Йотаута, — басил Ругянис, обращаясь к Саулюсу по фамилии; ко всем приятелям он обращался только по фамилии, поскольку, как он говорил, вся суть — в фамилии. — Хорош и Бакис… Ты не обижайся, Бакис, но ты, Йотаута, еще дашь всем прикурить. В тебе столько пороху… Нет, ты сам этого еще не знаешь, одна Дагна может это почуять. Чувствуешь в нем порох, Дагна? — и Аугустас через плечо водителя потянулся за рукой Дагны. Дагна повернулась к мужчинам, сидевшим сзади.

— Пардон, жена — единственно, кто может оценить запасы пороха мужа, — Альбертас Бакис попробовал обратить в шутку рассуждения Аугустаса.

Когда они оказались в гостиной и Дагна принесла кофе, Аугустас Ругянис продолжал разглагольствовать: