Осеннее равноденствие. Час судьбы

Смешно заикается, нерешителен, по-видимому, ему становится стыдно за себя, даже щеки розовеют и на лбу проступает испарина. Растерянно глядит на нее.

— Не унижайся, Марцелинас.

— Это я-то? — пугается он.

— Все-таки, почему ты приехал в такую даль? — Кристина просто наслаждается, повторяя этот вопрос и видя, как тяжело Марцелинасу на него ответить. О, что ей до того, что ему тяжело, и она снова и снова спрашивает: — Зачем ты приехал? Зачем ты приехал? Зачем?..

Словно от ударов Марцелинас пятится к двери, пытается распрямить плечи, но только еще больше сникает, невольно шарит рукой по груди, расслабляя узел галстука.

— Спокойной ночи, Кристина.

Не от хлопка двери она вздрогнула — дверь Марцелинас притворил тихо, в последний раз посмотрел на нее уже из-за порога. И не от этого его взгляда она оторопела. Ах, это «спокойной ночи…». Сколько лет, сколько долгих, долгих лет она не слышала этих двух слов «спокойной ночи». Ложилась в прохладную постель, уныло валялась часами, не засыпая, и чувствовала: что-то не так, чего-то не хватает. Конечно, мужских рук, конечно, мужского дыхания, конечно… Но ни разу не подумала, что не хватает и такой будничной, простой фразы, выдыхаемой сонными губами мужа: «Спокойной ночи».

«Спокойной ночи, Кристина», — в ее ушах все еще рокотал голос Марцелинаса.

За окном заскрипел мокрый гравий дорожки, хлопнула калитка.

«Спокойной ночи…»

Тетя Гражвиле кошкой прокралась в комнату. Огляделась, разинула рот, наконец осмелилась спросить:

— А он где?

Кристина стояла в оцепенении, все еще глядя на закрытую дверь.

— Марцелинас-то, спрашиваю?

Кристина опустилась на диван.

— Ушел.

— Куда ушел?

— На станцию ушел.

— Господи боже! — тетя Гражвиле воздела руки и глаза к потолку. — И ты его отпустила? Детонька, детонька. Под дождем, на ночь глядя… Будет автобус или не будет…

— В двенадцать проходит. Рижский…

— Как ты можешь говорить спокойно? Криста, детонька, беги, верни Марцелинаса. Да разве мы не люди? Разве ты не?..

Кристина скорчилась на диване, даже ноги под себя спрятала.

— Я — нет!.. Нет, нет!..

Тетя Гражвиле подбежала, потормошила Кристину, испугалась, ласково обняла за плечи.

— Догони его, детонька, верни. В моей кровати переспит. Разве можно так? Горе ты мое…

— Нет, нет…

— Вставай, обе побежим.

— Нет, нет…

Кристина отбивала зубами дробь, ее колотило. Тетя Гражвиле испугалась, накинула ей на плечи шерстяной платок.

— Ты захворала, детонька. Вижу, что хвораешь.

— Нет, нет… — Кристина, казалось, только это словечко и помнила, пряталась под платком, скрывала лицо, глаза.

— Тогда я одна побегу…

— Нет, нет!.. — схватила она тетину руку.

— Разве не бывает у мужиков завихрения в мозгах? Потом небось жалеют, локти себе кусают. Я же не слепая, детонька. Поговорила и вижу: зря ты его…

— Нет, нет…

— Зря ты его отталкиваешь. Иногда женщина и незабываемое забыть должна…

— Нет, нет…

— …и непрощаемое простить…

— Нет, нет!.. Не говори, тетя Гражвиле! Оставь меня… Лучше уйди, тетя.

Тетя Гражвиле медленно попятилась, печально покачала головой.

— Ты его выгнала. Вижу, что выгнала.

— Он сам… сам ушел!

— Выгнала, детонька.

— Сам!.. — не сдерживаясь, закричала Кристина.

Тетя Гражвиле сгорбилась, процедила сквозь зубы:

— Может, потому и дочка тебя оставила?

В первый миг Кристина не почувствовала боли, только обожгло ее всю, как раскаленным железом. Вот почему Индре оставила, вот почему… — вдруг закровоточила рана.

Тетя Гражвиле стояла испуганная, зажав ладонью рот.

— Марцелинас мне только обмолвился… только обмолвился об Индре. Это я сама так подумала, детонька. Нехорошо подумала…

Потому ли Индре покинула ее? Потому ли?

— Оставь меня, тетя. Оставь, оставь…

Сидела, ссутулясь, сидела долго, будто старуха какая… будто товарищ Думсене на лавочке. Ах ты господи! Вскочила на ноги, откинула голову. Но голова звенела, как после удара, колени подгибались, и Кристина прислонилась к стене, чтобы не упасть.

IX

Утро еще только занималось, а тетя Гражвиле уже тихонько скреблась, шуршала, осторожненько шаркала по комнате, звякала на кухне посудой, потом робко потопталась у двери комнаты Кристины, просунула голову, закутанную в серый платок. Подождала, помолчала, почмокала увядшим ртом и хотела уже притворить дверь.

— Я не сплю, тетя.

— А ты спи, детонька, отдыхай. Не хотела тебя будить, так уж тихонечко одевалась.

— Уходишь куда?

— Ночью проснулась, глаза продрала. Нет чтоб заснуть еще, так все думаю, думаю О своих больных, об этой женщине-сердечнице. Кто за ней присмотрит, кто попить даст? Потом глядь в окно — светает А почему бы грибов не поискать, думаю. Вечером такой хороший дождик прошел, небось теперь сыроежки шляпки высовывают. Пойду-ка пособираю. Только смотри, детонька, не пропадай, на обед — грибы с картошкой, сегодня я выходная.