Поварский тесак с прилипшими на отточенном широком лезвии окровавленными волосами с затылка специалиста по омарам.
Узкое сиденье расписной детсадовской карусели.
Платьице, вздыбленное переломом девчоночьего позвоночника.
Вскрытый желудок член-корреспондента, профессора, с остатками грибков, организовавших летальную интоксикацию.
Извлечение осколка черного мрамора (долотообразного, с зазубренными краями, увесистого) из гамадриловой тещи, перекрывшей кладбищенский перекресток.
Странгуляционная широкая полоса от лайкровых колготок.
Разнывшиеся пальцы, тунеядствующие на парте рядом с просмотренными кассетами, затребовали свежей порции заживляющей мази.
Тягучая капля сползла с ваты, намотанной на цанги, обезобразив строгость полированного секретера.
Чемодан безропотно принял обратно так и не тронутую груду ксерокопий.
На тахту — едва не напоровшись на забытые учительницей спицы.
ЗАПРЕЩЕННАЯ ПТИЦА
В смотровой — кельевая лепота.
Аскетичная парта.
Мерцающий иконостас мониторов.
Пустой зал — и немо беснующийся перед белой, выделанной одноглазым чукчей, отданной за ящик самопальной водки шкурой, мир.
Скучная библиотека с пейзажами, дружно закосившими под Малевича.
«Карельская береза» с неубранной трапезой — недоеденный рокфор, недопитый апельсиновый сок.
Класс, наполненный силуэтами убитых и таксидермированных.
Крутящаяся вхолостую беговая дорожка с экзальтированным подергиванием индикатора пульса и давления.
Балкон — разногеометрические опустошенные бутылки.
Терраса с распластанным обмусоленным далматинцем клоуном.
На угловом, крайне правом, до сих пор темном экране — наконец-то признаки жизни.
Мальчик без ревущего багги, в директорском вертком кресле.
Компьютер с доступом в Интернет.
Запароленный вход в сетевую игру.
Черно-золотая с буквами глаголицы заставка с запрещенной повсеместно птицей.
Пузырь спокойно, без суеты и шелудивой спешки, осваивал андренолиноподстегивающий «Гамаюн».
Туалетную дверь приоткрыл мимолетный сквозняк.
«Гамаюн», запрещенный во всех странах мира, даже в тех, где на сто тысяч дистрофиков — один допотопный монитор и 386-й процессор.
Одинокий таракан (восьмидесятипятичленистый усач), благополучно переживший две химических и две бактериологических атаки, покинул убежище, спрятанное в глубине сквозняковой, неблагоприятной для нежных тараканьих кондиций, вентиляционной шахты.
«Гамаюн», за который в Штатах дают пятнадцать с конфискацией; в гуманной России — только общережимный, подпадающий под амнистию, трельник; в Эмиратах рубят отточенными мечами дамасской стали головы, а в Китае публично расстреливают.
Осторожно, короткими перебежками с уступа на уступ — к свету, теплу, изысканной пище.
«Гамаюн», сработанный семь лет назад питерскими хакерами в отместку за жесткую регламентацию и воинствующую коммерциализацию интернетного пространства.
Проскользнул в дверную щель.
«Гамаюн», основанный на одном постулате, обратном эволюционным процессам: право существования всего когда-либо созданного природой и человечеством, притом в любой субстанции, не подчиняющейся ни физическим законам, ни общественной морали, ни логике — ничему.
Отправился вдоль лакированного фигурного плинтуса и моментально наткнулся на сушеные тела личинок первого возраста, еще отдающие запахом, несущим гибель.
«Гамаюн» — всемирная игра, глобальный вирус, черная дыра, поглощающая все и вся.
Рискуя быть раздавленным тяжелым, на резиновом ходу тапком, рванул напрямик из коридорной пустыни навстречу благоденствию и роскоши.
Спаси гамаюнова птенца — где угодно, как угодно, чем угодно, от кого угодно
Вот оно — громадное, успокоительно вибрирующее, блаженно теплое, с многообещающей, регулярно открываемой дверцей, за которой потусторонние температуры и вкусности, перемещающиеся до стола и обратно.
«Гамаюн» — неуправляемый стихийный синтез и неконтролируемый лавинообразный распад.
Благодатная атмосфера вдруг неуловимо засурдинила близким, родным, желанным.
В очередном кратком отпуске за очередного крота осчастливила криминальным «Гамаюновым» кодом, вместе с легкой гонореей, одна малоразборчивая интернетгулящая особа.
Из опломбированного чемодана ошалело выскочила утомленная картонно-бумажной диетой тараканиха, отяжеленная тридцатидвухяйцовой оотекой.
Антибиотик успешно замочил гонококки, а код пропал, напрасно использованный (совокупно неделю) из-за отсутствия свободного времени.
Нечаянная встреча тараканихи из спецхранилища и ветерана химических войн состоялась под кухонным столом.
Пузырь оставил директорское рекреационное кресло наедине с подвисшим «Гамаюном».
Таракан, будущий номинальный многодетный папаша, сопроводил изнемогающую супругу в претеплое место за холодильником.
Угловой, крайний правый, монитор снова замаскировался под сдохший по техническим причинам.