Осенняя поездка в прошлое

Показывают, например, по телеку, как сын отобрал у матери пенсию и убил её. Это хорошо для них: и матери нет – значит не надо ей пенсию платить, и сын в тюрьме – уже человеком никогда не станет. А если мы будем, как ты, бескорыстно заботиться о родственниках: думать как помочь родным и близким и почему в такой богатой стране, мы стали нищими и лишними людьми, то сможем понять, что эту власть надо убрать и восстановить русские традиции о бескорыстной помощи друг другу – это опасно для нынешней власти, поэтому и не увидишь таких как ты людей по телевизору.»

«Может ты и прав, Иван, – помолчав немного, ответил Федор, – хоть бы кто-нибудь поднял нас, как когда-то Пугачёв, а уж мы бы подняли на вилы всю эту мразь, что сосет нашу кровь. Да только нет таких вожаков. Нынешние коммунисты: ни– бэ, ни– мэ, одни слова, а дел никаких». «Эти коммунисты – руководители хуже врагов, – ответил Иван Петрович, – потому что предатели. При Ленине депутаты в тюрьму шли за народ, а эти в депутаты лезут за деньгами и их задача успокаивать народ, чтобы, как ты говоришь, люди за вилы не взялись. Да и кому браться за эти вилы? Двадцать лет прошло с уничтожения Советской власти. Мы с тобой знаем, как тогда жилось на самом деле, но мы уже старики, а молодежи через телек внушили, что мы жили тогда все в тюрьме, разутые – раздетые, голодали и прочее. Хотя, как знать, если кто – то поднимется против этой власти, то может и молодежь присоединиться – перемен хотят все».

«Давайте, вы в Москве начните – Москва же и втянула нас в эту грязь, а уж страна поддержит вас, не сомневайтесь и убежать душегубы не успеют: ни полиция, ни армия не помогут, да и не будут они за нынешнюю власть сражаться». – рассуждал хозяин. «Что ты! В Москве сейчас живут, в основном, хозяева, их лакеи, торговцы с юга и Кавказа и всякий сброд: рабочих почти нет, крупные фабрики – заводы тоже уничтожены, а на мелких предприятиях только пикни – хозяин сразу пинком под зад выкинет за ворота.

В профсоюзах у руководства тоже предатели. Да и вообще, Москва хоть немного, но прикормлена за счет всей страны». « Вот у тебя Федор, какая пенсия? – спросил Иван Петрович. «Семь тысяч рублей», – ответил тот. «Ну а в Москве, таким как ты, доплачивают до двенадцати тысяч, – продолжал Иван Петрович, – а выехал ты из Москвы хоть на километр – будешь опять получать свои семь тысяч. Кто в Москве работает, например, врач или учитель – тот тоже получает в два раза больше, чем за чертой Москвы. А цены везде примерно одинаковые, у вас даже дороже продукты, чем в Москве, поэтому москвичи и не рыпаются на власть. Помнишь, пять лет назад, льготы пенсионерам хотели отменить – тогда поднялись только жители Подмосковья, а москвичи сидели по домам. На них рассчитывать нечего, – заключил он, – Здесь надо подниматься, а потом идти и брать Москву, как Минин и Пожарский четыреста лет назад изгоняли из Москвы врагов, так и сейчас нужно делать, да некому пока».

Они посидели ещё, помолчали от безнадежности своей жизни, и продолжили разговор в воспоминаниях о былой жизни городка, в котором оба и выросли. Эти воспоминания успокоили их. Потом хозяйка переключила телевизор на какую-то программу, где она смотрела очередной мыльный сериал о бедной девушке из такого же городка, которая приехала в Москву, долго мыкалась, чуть не стала проституткой, но потом ей повезло и она вышла замуж за богатого и хорошего – пригожего. Разговор мужчин прекратился сам – собой, да и пора было идти на покой – завтра Ивану Петровичу уезжать домой.

                                          XXXII

Раннее утро третьего дня выдалось таким же тихим и теплым, как и в предыдущие дни. Казалось, что сама природа лета не хочет уступать осени её законные дни сентября.

Иван Петрович вышел во двор и сел на крыльцо. Стояла теплая тишина: ни шелеста ветра, ни щебетанья птиц, ни звуков от людей, животных и машин, только тихо жужжали мухи, усаживаясь на потрескавшие доски сарая уже прогретые осенним солнцем. Из собачьей конуры, потягиваясь, вылезла шавка на цепи и молча, не обращая внимания на постороннего ей Ивана Петровича, направилась к миске, а найдя её пустой, уселась рядом в ожидании хозяйской подачки. Наконец где-то в отдалении скрипнула дверь, проехала машина и послышались голоса прохожих: городок медленно просыпался от ночного оцепенения – наступал новый обычный день: бытовая рутина без радостей и печали.

Иван Петрович встал: его время здесь истекало, и пора было собираться в обратный путь домой. Покидав вещи в сумку, он позавтракал с хозяевами дома, попрощался с ними и пожелав им здоровья, а себе ещё и нового приезда сюда, отправился на автовокзал, откуда рейсовым автобусом – билет на который был куплен ещё по прибытию сюда – должен был уехать в город, потом в аэропорт и самолетом назад в Москву.