– Мне кусок мяса, любого. И овощи. И пятьдесят граммов коньяку. Ах да, еще чай с лимоном. Без сахара. – Потом, будто спохватившись, повернулась к Олегу: – А ты есть будешь?
– Да, буду, – понуро опустил он голову.
– Тогда еще раз то же самое, – снова подняла она лицо к официантке. – А сейчас принесите воды без газа. Пить очень хочется.
Девушка кивнула, торопливо отошла от их столика, даже плечами слегка передернула, поеживаясь. Будто почуяла себя неловко в их напряженном поле. Марина устроилась поудобнее, сложила локти на стол, придвинула лицо поближе к Олегу:
– Ну? Чего ты кислый такой? Случилось что-нибудь?
– Нет. Ничего не случилось, – ответил он тоном обиженного ребенка. – С чего ты взяла, что у меня что-то случилось? Просто я…
Она не стала ему помогать. Сидела, смотрела, ждала. Пусть сам выкарабкивается. Вот вздохнул тяжко, вот глянул на нее коротко, вот кофе хлебнул, двинув туда-сюда острым кадыком. Снова вздохнув, выпалил наконец:
– Просто я хочу, чтоб все было как раньше, Марин! Я, ты, Машка… Ты прости меня, ладно? В конце концов, я первый раз тебе изменил! Да и ты тоже хороша – завела себе сразу кого-то, да еще и в дом привела…
– Ну да. Завела. И правильно сделала.
– Не говори так. Прошу тебя. Не добивай. Я и без того чувствую себя как в пьесе какой. Блудный муж пал на колени перед семьей, со слезами и целованием ручек-ножек.
– Ну, до целований ножек, допустим, ты не опустишься… А вот насчет Машки – тут ты прав. Не надо ей такого опыта. Знаем потому что, проходили. Так что согласная я на прощение. На том и порешим.
Она старалась, она очень старалась быть гордой и насмешливой. И великодушной. И даже будто с плеч камень упал – брякнулся у нее за спиной, разбился о плиточный пол. Склеилось, получилось! Теперь все будет по-прежнему, пойдет по заданному надежному кругу – семья, обед, магазины, чистая рубашка к утру. А только на душе отчего-то легче не стало. Наверное, так со всеми бывает, кто треснувшие чашки-жизни пытается склеить.
Олег глянул на нее благодарно, хотел было что-то сказать, но не успел. Нарисовавшаяся у стола официантка поставила перед ними тарелки с едой, воду, пузатый маленький графинчик с коньяком. И снова поспешно удалилась из зоны их напряженного молчания. Впрочем, не такого теперь и напряженного. Все же разрешилось. К обоюдному их удовольствию. Олег разлил коньяк по рюмочкам, задумался, потом улыбнулся. Не понравилось Марине, как он улыбнулся. Было в этой улыбке больше грусти, чем перед ней виноватости. А впрочем, не стоит быть такой придирчивой. Жизнь есть жизнь. Пусть сложится, склеится, а с трещинами потом разберемся.
– Что ж, давай за нас выпьем. Не мы первые, не мы последние. Все будет хорошо, Марин.
– Давай… – потянулась она, вздохнув, за своей рюмкой. – Конечно, все будет хорошо. Отчего ж не быть? С любовью хорошо, а дома лучше. Правда?
– Правда.
– Ты Настю разлюбил, что ли?
– Марин… Давай не будем это обсуждать, ладно? Пожалуйста! Вообще никогда об этом говорить не будем. И вспоминать не будем. Как, например, о прошедших болезнях не вспоминают.
– Хорошо. Не будем. Ты ешь давай, а то сейчас в обморок упадешь. Зеленый весь. И приходи сегодня вечером.
– А сейчас…
– Сейчас пока нельзя. Мне надо со своими делами разобраться.
– А, понял, понял… – закивал он быстро. – Так, может, я завтра приду?
– Нет. Сегодня. Часам к девяти.
– Хорошо… К девяти так к девяти… – потянулся он снова к графинчику и повторил который уже раз как заведенный: – Все будет хорошо, Марин. Все будет хорошо…
Илья ждал ее дома. Открыл дверь, глянул в глаза тревожно, ничего не спросил. Молча повернулся, ушел в комнату. Она закопошилась в прихожей с туфлями, с сумкой, зачем-то причесалась перед зеркалом. И вдруг поняла – трусит. Снова поелозила расческой по волосам, повертела головой туда-сюда. Отметила про себя отстраненно – а насчет короткой стрижки-то Илья прав оказался. Ей действительно идет. Совершенно новый рисунок, делающий овал лица практически девичьим, и шрамик на виске трогательный, будто бровь чуть вверх удивленно вздернута. Только потом она что с этой стрижкой делать будет? Обратно обрастать? Нет, обратно уже не хочется…
Бросив на полочку расческу, она сердито ругнула себя – нашла время красотой неземной любоваться. Надо же идти выяснять отношения.