Осенняя рапсодия

– Я никуда не бегу. Я тороплюсь. У меня ужина дома нет. Сегодня Олег из командировки вернется.

– Постой, Марин! Мы же не поговорили…

– А про что мы будем говорить? Про Австралию? Про кенгуру? Про кроликов?

– При чем тут кролики?

– Говорят, их там великое множество развелось, как у нас воробьев. Будешь крольчатину есть, сплошной белок…

Она уже почти бежала, глухо стуча каблуками по плитам бульвара, по желтым листьям. Домой. Скорее. Еще не хватало расплакаться сейчас, уткнувшись ему в плечо. Не уезжай, ты мой голубчик.

– Да постой ты! Постой, Марина!

Он подхватил ее за локоть, остановил на бегу так резко, что она, не удержав равновесия, действительно ткнулась ему в плечо и тут же отстранилась, отпрыгнула, как резиновый мячик.

– Давай мой пакет. Мы уже пришли. Спасибо.

– Да я до подъезда донесу. Ты погоди… Я хотел тебе сказать – я же отменил свой отъезд… Совсем отменил. Я тогда еще решил, в июле, что не поеду. А потом… В общем, это долгая история. Отец меня понял, не стал уговаривать. Мать, правда, пошумела немного, но тоже приняла как факт.

– Хм… А отчего она пошумела? Она что, избавиться от тебя хотела?

– Нет. Она просто… Ну, переживает за меня… Она ж про тебя все знает, вот и боится…

– Ага. Боится, значит. Ну что ж, я бы на ее месте тоже боялась. Вдруг возьму и вцеплюсь в тебя, яки злобная пиявка? Выпью твою молодую кровушку? Хорошая у тебя мама, Илья.

– Да нет, ты не поняла… При чем тут ты? Она просто мать, она тоже хочет, чтобы у меня все сложилось по общепринятым правилам. Это нормально, наверное, что она так хочет. Но решаю-то я сам…

– А чего тут решать, Илья? Ничего и решать не надо. Все, пришли. Давай пакет.

Она остановилась у скамейки, стоящей около подъезда. Старая скамья, облупленная и обтертая грузными телами прописавшихся на ней местных бабушек, сегодня почему-то пустовала. Наверное, очередной вечерний сериал по телевизору запустили. Илья обреченно протянул ей пакет, потом плюхнулся на скамью, устало вытянул ноги перед собой.

– Я буду тебя ждать, Марин… – произнес тихо.

– Что, прямо на скамье будешь ждать? – обернулась она от двери подъезда.

– Нет. Вообще буду ждать. Ты знай. Ладно?

Она ничего ему не сказала. Просто пожала плечами. И ушла. А что она ему могла сказать? «Жди», что ли?

Открыв дверь квартиры, она вошла в прихожую, постояла минуту, перебирая ключи в руке и вслушиваясь в тишину. Проходить не хотелось, будто дом в одночасье стал чужим. Потом вздохнула, вяло принялась развязывать пояс плаща, наклонилась, расстегнула «молнию» на ботинках, вышагнула из них, пнула в угол. Нехотя поволокла пакет с цыплятами на кухню. Будь они неладны, эти цыплята. Жарь теперь их. Не хочется. Ничего делать не хочется…

Не зажигая света, она приплелась в гостиную, отодвинула портьеру, глянула в окно. Сидит на скамеечке. Локти на острых джинсовых коленках сложил, чертит на земле что-то палочкой. Вот встряхнул плечами, будто поежился от холода. Такой знакомый жест…

Она не поняла, сколько времени простояла вот так, у окна. Оглянулась – холодные сумерки застыли в комнате, дышали в затылок неуютной тревожностью. Сейчас. Сейчас. Она включит свет, пойдет на кухню, будет суетиться там, готовиться к приезду мужа. Сейчас. Только постоит еще немножко у окна…

* * *

– …Доченька, Настенька, ты не бойся, я тебя не буду ругать. Я ж все понимаю. Ну случилось и случилось. Просто давай разложим все по полочкам, хорошо?

Ира подскочила со стула, нервно сплела пальцы рук, подвигала плечами туда-сюда, будто пытаясь освободиться от свалившегося на них груза дочерних проблем. Одета она была, наверное, модно и со вкусом. По крайней мере, так Насте казалось. Мать всегда следила за модными новинками, пытаясь не отстать от веяний авангарда, порой даже очень странных. Сегодня, например, на талии у нее красовался ужасно потертый кожаный пояс непонятного болотного цвета. Наверное, что-то из области винтажа, ныне принятого за основу женского гардероба. И юбка была шелковая, блестящая, тоже болотная, со смешной расфуфырой сбоку, которая все норовила выпрыгнуть из юбочной складки и заполошно металась при ходьбе. Настя сидела на диване, сложив руки на коленях, вяло провожала взглядом эту расфуфыру, прыгающую вслед за матерью от двери к окну, от окна к обеденному столу и снова к двери. Все было как обычно в их отношениях. Настя слушала, мать говорила. Настя никогда с матерью в спор не вступала. Зачем? Говорят, молчание – знак согласия. Именно, что знак. Пусть основной спорщик этим знаком и удовольствуется. А молчаливый и соглашающийся – понятия хоть и совместимые, но не обязательно совпадающие.

– Чего ты молчишь, Насть? Давай, говорю, попытаемся ситуацию по полочкам разложить? – резко развернулась к дочери Ира, проходя мимо дивана. Юбочная расфуфыра отлетела на повороте, ласково и мягко шлепнула Настю по коленке.

– Давай… – подняла она к матери бледное лицо.