Осенняя женщина

— Ананасы… Вроде бы видел когда-то. Не наш продукт, понятно, а где тепло… Много солнца, голопузых негритят и ананасов. Вот бы нам с дочкой там поселиться. То-то б славно зажили… А там, глядишь, и эту выписали. Может, понравилось бы ей?

Это не забывает он и жену.

ПОГРАНИЧНЫЙ ВОЗРАСТ

Это случилось в незапамятные времена, когда между страной детей и временем взрослых проходила граница. Граница, как ей и положено, держалась на замке. Попробуй, сунься.

Но редко кто совался. Своих дел было по макушку. У взрослых — по взрослую макушку. У детей — соответственно.

Во взрослом времени ракеты запускались в космос, крейсеры спускались на воду. Перегораживались могучие реки и осваивались новые земли. Отмечались памятные даты и говорились речи. Называлось «юбилей». Обо всем, что делалось во взрослом времени — о ракетах, крейсерах, «юбилеях» и т. д. (см. выше) — желающие узнавали из газет.

О том, что делалось в стране детей, достоверных известий не сохранялось. Газеты там отсутствовали. И о важнейших событиях упоминалось вкратце — на заборе. А все, что требовалось сказать — говорилось двум-трем самым близким друзьям. И называлось это «секрет».

Но предполагалось, что во времени детей тоже не скучают…

В одном месте граница проходила прямо по двору жилого пятиэтажного дома. Во дворе, за границей жили Стасик и Рожков. В доме — взрослый Еремичев.

Взрослый Еремичев после работы, на которой он запускал ракеты, перегораживал реки и т. д. (см. выше), приходил домой и садился у окна посмотреть, что там, за границей делается.

За границей в этот день Стасик и Рожков катались на санках. Вернее, катался Рожков. А Стасик таскал его. Кряхтел и таскал. Кряхтел Стасик оттого, что Рожков был толстый, а дело происходило летом. Потаскай тут закряхтишь.

Взрослый Еремичев не одобрил такое катание. Во-первых: глупо. Во-вторых: уж больно противный скрежет по асфальту.

— Эй, — прокричал взрослый Еремичев, — пустяшным делом занимаетесь. Вы бы лучше как у нас: ракеты запускали, речи говорили и т. д. (см. выше).

С той стороны границы ничего не ответили. То ли не услышали из-за скрежета, то ли побоялись провокаций.

— Я говорю, — вновь зазвучал взрослый Еремичев, улучив момент, когда Стасик остановился перевести дух, — понапрасну силы расходуете. Смысл-то какой?

— А где же нам тогда трясучку взять? — ответил Стасик.

Пухленький Рожков ничего не ответил. Сидел в санках и неподвижно таращился перед собой.

— Бред какой-то, — пробормотал Еремичев. — Что еще за трясучка? прокричал он.

— А, — махнул рукой Стасик. — Скоро узнаете.

И точно. Не успел Еремичев поужинать, только взялся за чашку с горячим чаем, дом мелко затрясся. Затряслось и все содержимое дома… Чайная ложка лихо отплясывала в блюдце.

Еремичев подхватил лязгающую нижнюю челюсть и кинулся к окну.

— П-п-пре-кратите! — отправил он ноту протеста за границу.

Там, за границей, из канализационного люка, как танкисты после тяжелого боя, устало выбирались Стасик и Рожков.

Дом облегченно застыл.

— Радиус действия слишком большой, — сказал Стасик, помогая неуклюжему Рожкову. — И налицо расфокусировка. Слабо поправить?

— Пять минут на санках, — отвечал Рожков.

— Хм… Пять минут, — покачал черной кучерявой головой Стасик. Думаешь так просто…

— А мне легко? — возразил Рожков.

— Ну ладно…

Заскрежетали полозья. Через пять минут смолкли.

— Эй, зачем вам эта штука? — крикнул Еремичев.

— Как зачем? — утирая пот со лба, ответил Стасик. — Вот ляжем, к примеру, мы под яблоню. Включим трясучку. И яблоки сами к нам попадают. Очень удобно.

— А при чем тут санки? — не отставал Еремичев.

— Я не знаю, — ответил Стасик. — Это вот все он, толстый. Когда его таскаешь на санках по асфальту, он чего-нибудь изобретает.

— А что он еще может изобрести кроме этой… дурацкой трясучки? настаивал Еремичев.

— Не знаю я, — ответил Стасик. — Все, наверное.

— Ну так уж и все, — насмешливо не поверил Еремичев.

— Не верите? — уточнил Стасик.

— Верю, не верю… Доказательства нужны, — сказал Еремичев, у которого во взрослом времени обещаниям и заверениям давно не верили. Доказательства.

— Хорошо, — начал горячиться Стасик. — Пожалуйста. Чего хотите?

Рожков безучастно молчал, будто происходящее его никак не касалось.

— Ну хорошо, — хитро прищурился Еремичев. — Коли вы считаете, что для вас там, за границей, проблем нет, изобретите мне… Ну, хоть бы… Сейчас!

Ради такого случая Еремичев спустился во двор и подошел к границе. В руках он держал палку. Пошутить он решил. Ведь для шуток во взрослом времени времени почти не оставалось. Поэтому Еремичев постарался не упустить удобного случая.

— Вот, — сказал он, останавливаясь перед границей и вынимая из палки чертежи. — Мы сейчас готовим к запуску ракету. С людьми, между прочим. Если бы без людей — тогда еще полбеды… А вот с людьми… Как двигатель выходит на режим, такая вибрация, что люди-то и не выдерживают. Прямо как ваша трясучка. Собаки выдерживают и обезьяны. Механизмы выдерживают. А люди нет. Ни в какую. Не желают выдерживать. В чем тут дело? А?

И Еремичев хитро прищурился.

Стасик толкнул флегматичного Рожкова.