Осенняя женщина

— Слышь? Как? Сможешь?

— Неохота, — сонно сказал Рожков.

— Это как же понимать? — поинтересовался Еремичев. — А если бы была охота? Неужели бы сделали?

— Вообще-то, я думаю, ему это пара пустяков, — подумав, сказал Стасик. — Только его надо заинтересовать.

— Ага. Стимул, — сообразил Еремичев, так как именно это слово чаще всего употреблялось во времени взрослых. — А чего же он хочет?

— Мороженое, наверно, — сказал Стасик. — У нас его не производят, в нашем мире. А он его любит.

— Так значит мороженого?

— Ага, — вдруг оживился Рожков.

— А чего же вы его не изобретете? — засмеялся Еремичев. — Вы же все можете.

— А зачем его изобретать? — удивился Стасик. — Оно же давно изобретено.

— Ну ладно, — сказал Еремичев. — Сколько пачек?

— Десять! — сказал Рожков. — Заболеете, — сказал Еремичев. — Небось, лекарств в вашей стране тоже нет? В общем, по две на брата. И все. Торг окончен.

— Ладно, — сказал Рожков, еще раз глянув на чертеж. — Поехали.

Стасик взялся за веревку.

— А без этого никак? — Еремичев указал на санки. — Уж больно того… Шумно!

— Нельзя, — сказал Стасик. — Мы уж по всякому пробовали. Только так и получается. Иначе ему ничего в башку не приходит.

И он с отвращением посмотрел на санки.

— Ну, валяйте, — сказал Еремичев. — Только без трясучки.

И пошел домой. Сзади послышался скрежет. Когда заново разогрел чайник и налил себе свежего чайку, дом опять задрожал. Еремичев бросился к окну.

— Что? Оп-пять трясучка? — заорал он.

Дрожание прекратилось.

— Это мы чтобы вызвать вас, — нахально крикнул в ответ Стасик. Спускайтесь. Готово.

— Как готово? Что готово?

— Что заказывали, — пожал плечами Стасик. — Где мороженое?

Еремичев бросился во двор. Бросился, сильно не веря. Во времени взрослых ничего быстро не делалось, а если и делалось, то называлось «халтура». Честное слово, существовало такое слово.

А мальчишки показали ему чертеж. Не очень-то умело нарисованный… Но…

— Э, — сказал Стасик, пряча бумагу за спину. — А мороженое? Забыли?

— Да… Сейчас, — сказал Еремичев, потоптался на месте и поспешил за угол, к киоску.

— Сейчас получишь свое мороженое. Заработал, — сказал Стасик.

Рожков помолчал с минуту, о чем-то размышляя. Затем сказал:

— Слушай, а зачем ему эта штука?

— Какая? — спросил Стасик, выжидательно поглядывая на угол дома.

— Ну, которую мы сейчас нарисовали?

— Как зачем? Он же сказал: для ракеты.

— Это понятно, — не унимался Рожков. — А зачем ему ракета?

— А кто его знает… В космос летать.

— А зачем…

— Да что ты ко мне пристал! — рассердился Стасик. — Зачем, зачем! Я знаю? У них так положено. А если очень интересно — спроси сам!

Еремичев возвращался бегом. Один из брикетов оказался подтаявшим, с обертки капало. Несколько капель попали на брюки. Любой бы взрослый на месте Еремичева расстроился. Но этот взрослый был сейчас занят только одной мыслью.

— Вот так пошутил, — бормотал он на бегу. — Вот так пошутил.

Получив желаемое на границе, обе стороны занялись своими делами. Мальчишки устроились рядышком на санках и принялись за мороженое.

Еремичев скрылся в глубинах своего времени, где и закипела Срочная работа.

И прошел год. Но во взрослом времени. В стране детей этот срок мог оказаться и иным. Время там измерялось не очень регулярно. От случая к случаю — отметкой на дверном косяке, ровно над чьей-нибудь вихрастой макушкой.

А во взрослом времени взлетела ракета. С людьми, между прочим. К далеким звездам. Надолго улетели. О чем и написали в газетах, и чему посвятили очередные речи.

Когда речи отгремели, Еремичев вспомнил о ребятах. Потому что во времени взрослых появилась очередная затея. Вновь связанная с запуском ракеты. Но такой ракеты, чтобы могла вылететь за пределы Галактики и вернуться! Совсем уж какая-то особенно грандиозная ракета. С людьми, между прочим. Вот поэтому-то Еремичев и вспомнил о ребятах.

Вспомнив о них, он подошел к окну и поглядел за границу. Стасик и Рожков сидели почти там же, где прошлый раз оставил их Еремичев. Сидели они на санках, и Стасик горячо в чем-то убеждал сонного по обыкновению Рожкова.

— Эй, — опять не очень-то вежливо окликнул их из своего времени Еремичев. — О чем дебаты? Хотите мороженого?

— Кто же не хочет? — резонно ответил Стасик.

И даже Рожков оживился.

— Сейчас угощу.

Еремичев сходил в тот же самый киоск, купил пару пачек пломбира.

— Это вам аванс, — сказал он, протягивая пачки через границу. — И будет еще, если поможете мне.

— Только никаких ракет, — сразу предупредил Стасик.

— Почему? — удивился Еремичев. — Чудаки, это же интересно.

— Может быть, — не стал спорить Стасик и поймал языком сорвавшуюся с краешка брикета каплю. — Только этот толстый уже не может изобретать никакой техники.

— Это правда? — спросил Еремичев у Рожкова.

— Ага, — безмятежно отозвался тот, поглощенный поеданием пломбира.

Еремичев вдруг чего-то заволновался, как делали все во времени взрослых, когда чего-нибудь не понимали.

— Ребята, — сказал он, — вы не думайте… Если там мороженое или жевательная резинка… так за этим дело не станет. Можно и посущественное придумать награду…