Осенняя женщина

И мужичок потому не тоскует шибко. Стоит Ванька за прилавком и торгует тушонкой-парфюмерией. Ручищами бумажки многочисленные переслюнивает, а взгляд безмятежно устремлен в бесконечность. Торгующий рядом обувью человек кавказской национальности настороженно оглядывает Ваньку и вопрошает:

— Э, Вано, завтра торговать будешь? Э?

— Завтра? — лениво переспрашивает Ванька. — Завтра — не-а… Завтра праздник. Первое мая, — поясняет ласково.

В каждом синем глазу Ваньки уже плещутся по стакану водки с плавающим сверху соленым огурцом. Вернее, огурец — в глазу правом. В левом, конечно же, селедочка, присыпанная зеленым лучком.

— Первое мая? — пребывает в недоумении собеседник. — А что первого мая, деньги отменяют, э?

Непонимание.

Потому как — интерес разный. Иному миф, иному разлюбезно мифотворчество. Как не придумать такого Ваньку? Образ многограннейший, несмотря на кажущуюся примитивность и одномерность.

Склоните же голову, легионы литераторов, пред памятью творца, вызвавшего к жизни образ Ивана, исправно вас кормящего. Вот только как теперь избавиться от навязчивого, как подсевший в электричке пьянчужка, липкого лика?

Не избавиться. Путь электричке неблизкий. И к тому же везет она теперь Русскую Идею. С высот благосклонно спускаемую. Тем самым, кто «страной командывает».

Эх, эх, Русская Идея. Кто тебя выдумал? Выдумал в очередной раз? Лишь для того, чтобы на следующей, Бог знает где уготованной нам станции, подсунуть нам иную Идею.

Ситуация. А ситуация порой загоняет в угол. И загнанный в угол человек сидит себе там, посиживает, томится, но винит не ситуацию, а угол. В него же и плюет.

Господа литераторы! Коленопреклоненно взываю: не сдавайтесь, держитесь! Не позволяйте втянуть себя в малевание иконы Нового Русского Мужичка. А то пойдет, усмехаясь, среди банков и коттеджей, прикидывая, на что сгодится, в его будущем хозяйстве вся эта компьютерно-хромированнотонированная роскошь.

Просто ради интереса, обратите пристальное внимание на его глаза. На глаза послепраздничные, без огурцов и селедки. Смотрит он на окружающее не с завистью или ненавистью, а хозяйским глазом. И не торопится сорвать плод незрелый. И думает неторопливо: «Нехай строють…».

Умоляю — не заигрывайте с ним…

Ох, не даром прикладывал ладонь к уху Гоголь, приговаривая: «Слышно страшное в судьбе наших поэтов».

Но только и сам я, грешен, не могу удержаться… И вот уже летит перо черт-те куда… Иной раз помстится во мраке нечто неясное, и возоплю, брызжа слезами умиления: «Сподобил Господь! Надоело мужичку киночтиво заграничное. Алчет он духовности… Други, мы востребованы!»

Бред!

Душка Хлестаков: «Я ведь литературой существую».

И душно, душно… Яду мне! Чтоб неповадно было.

А то ведь доиграемся. Придется со стыдом, подобно Петру, медно чеканить слова страшные: «Сия сарынь ничем кроме жесточи унята быть не может».

Вот и сказке конец:

— А дворник, сам жалосливый, и отказать неловко, потому как подневолен, и видит, пропадает человек через эту заразу. Так он водку-ту водой по дороге разбавляет. Чтобы, значица, здоровье не так у кормильца портилось… А то ить и приработка дворник лишится… Так-то, Петровна!

Впрочем, так закончилась лишь одна из сказок. А им же несть числа. Извлекаемы они из небытия чьей-то волей. Редко — нашей. Но вызванные к жизни, нас же соблазняют «впасть в прелесть».

И тогда в паутинной пустоте гулко разносится голос Гоголя:

«Не обвиняйте никого… Помните, что все на свете обман, все кажется нам не тем, чем оно есть на самом деле…»

НЕ ПРОПАДЕМ

Каюсь. Усомнился. Смалодушничал и дрогнул. И даже где-то взалкал.

Однажды хмурым утром (именно по утрам пронзительны эти мысли) решил, что никому на этом свете не нужен с высшим образованием и навыками строчить пером. Эту же крамольную мысль мрачно подтвердили обшарпанные стены моего жилища и косые взгляды домочадцев. И вспомнились «Мертвые души»: «Вы возьмите всякую негодную, последнюю вещь, например даже простую тряпку, и тряпке есть цена: ее хоть по крайней мере купят на бумажную фабрику, а ведь это ни на что не нужно. Ну, скажите сами, на что оно нужно?». Под «оно» я остро ощутил себя. И без всякой надежды на успех раскрыл газету и отыскал рубрику «Предлагается работа». Мелькнула жалкая мысль: «Хоть бы и в курьеры…».

И о…! Опытный читатель, если таковые еще существуют, догадался меня ожидало потрясение. С газетной полосы ко мне (да, да, именно ко мне!) взывали на тысячу ладов чуть ли не мольбы с самыми соблазнительными предложениями. Ведь требовались: а) лица интеллигентные и с высшим образованием (ну разве не я?); б) желательно со знанием языка и компьютера (другими знаниями я и не обладал); в) общительные (ради дела я мог и напрячься).

Прочитанное ошеломляло. Оказывается, в то самое время, когда я скулил и жаловался на судьбу, страна просто задыхалась от нехватки людей интеллигентных! " А еще твердят кругом о бездуховности!» — не без укоризны подумал я. И решительно набрал первый попавшийся телефонный номер. Моему звонку обрадовались (!) и крайне доброжелательно назначили свидание.