Осенняя женщина

— И мертвец умчался через окно, а рамы сильно-сильно задрожали, подхватил Винцент. — Вон даже стекло треснуло.

Все обратили взоры к окну. На узком стекле в нижнем углу дугой высвечивала трещина.

— Ух и ругался брат-эконом утром, ух и ругался, — передернувшись, продолжал Винцент.

В этих его словах никто не усомнился. Уж брат-эконом Петр был самой что ни на есть реальностью, злобной, мстительной и сварливой.

— На третью же ночь, — перешел на шепот Винцент, — мертвец стал стягивать с меня шубу, которой я укрылся. Я-то думал, что это Стручок в сортир собрался и хочет накинуть на себя шубу… Ну и послал его к черту. Винцент, а вслед за ним и остальные мальчики, перекрестился. — Только чувствую, еще сильнее тянет. Я повернулся, а он — хвать шубу, да как швырнет на пол. А я еще не разобрался спросонья, да ногой его и двинул в грудь… Он застонал! Да так мучительно, у меня внутри аж все перевернулось. И исчез! А я так до утра и продрожал, не осмелился шубу-то поднять с полу. Вдруг он да воротится за ней!

Порыв ветра ударил в рамы. Те задрожали, словно колеблемые невидимой рукой.

— Однако, спать пора, — зевнул Винцент. — Разбредайтесь по насестам.

И он принялся спихивать младших учеников с постели, не скупясь на подзатыльники. Людовик не стал дожидаться тычка и первым направился к двери. Остальные мальчуганы, опасливо озираясь и прижимаясь друг к другу, торопливо двинулись следом. Страх, в компании со сквозняком вольготно разгуливал по коридору. В дальнем конце заплясал неяркий желтый огонек.

— Брат-эконом! — испуганно выдохнул кто-то.

Ребятня толпой бросилась в свою спальню и рассыпалась по койкам. Вскоре дверь приоткрылась, и в помещении показалась лысина брата Петра. Что-то ворча, он погрозил пальцем в пространство и закрыл дверь. С минуту в спальне стояла тишина.

— А ну как он и к нам придет? — громко прошептал Малыш Жан. В свои восемь лет он действительно выглядел малышом среди двенадцатичетырнадцатилетних товарищей по спальне.

— Кто? — послышалось из полумрака.

— Кто, кто. Он! — ответил Жан, страшась даже имя произнести. — Если к старшим приходил, то к нам и подавна заглянет.

— Страшнее брата-эконома никого нет, — насмешливо сказал Людовик.

Но никто не развеселился. Стриженные затылки воспитанников развернулись в разные стороны. Кто косился в окно, то в темный угол, а кто и в потолок, ожидая прихода страшного гостя именно со второго, необитаемого этажа, где и располагалась покойницкая.

— Нет, братцы, надо что-то решать, — хоть и подрагивающим, но все же громким голосом объявил Рыжий Жан. — Надобно, чтобы кто-то бодрствовал и читал тексты святые, Евангелие да жития святых. А то пропадем.

— Кто же захочет один читать, пока остальные спят? — встревожился Малыш Жан.

— Можно подумать, кто-то заснет, — вновь насмешливо сказал Людовик. От страху до утра глаз не сомкнешь.

— Вот и станем читать по очереди, — тут же предложил Рыжий Жан.

— Да ты что ли всерьез? — изумился Людовик. — Вам наговорили сказок, а вы и поверили?

— А ты — не поверил?

— Конечно, нет, — решительно заявил Людовик. — Таких россказней полно! Но я еще почему-то не встречал ни одного человека, который бы своими глазами видел ожившего покойника.

— А как же Винцент, Люсьен и Стручок? — робко напомнил Малыш Жан.

— Да это же они вас, малявок, пугают, — усмехнулся Людовик. — Вы всю ночь протрясетесь, а они утром смеяться над вами будут!

— Как хочешь, — упрямо сказал Рыжий Жан. — А только мы станем читать.

Никто возражать не стал. Людовик, нарочито зевая, накинул на ноги плащ, но вспомнил рассказ Винцента.

Остальные воспитанники стали устраиваться по двое на койках поближе к центру спальни, где за пюпитром с раскрытым Евангелием первым встал Малыш Жан. Под его негромкий речитатив Людовик вскоре забылся.

Проснулся он от скрипа открываемой двери. Воспитанники так и заснули, вповалку. Рыжий Жан, с Евангелием на коленях, сидел на ближней к пюпитру койке и клевал носом. Между тем в полумраке послышались мерные звуки приближающихся шагов. Людовик лежал головой к дверям. Повернуться он не решался, застыв и затаив дыхание. Страх ознобом прошиб тело. Несмотря на предрассветный холод, ему вдруг стало жарко. Вернее, запылало тело, а ноги охватила стужа. Краем глаза он увидел, как поднял голову от тяжелой книги Рыжий Жан, широко раскрыл рот и, крестясь, сполз под койку. Книга с грохотом полетела на пол. Кто-то придушенно пискнул, и воцарилась гробовая тишина.

Шаги приближались. Некто в белом остановился возле лежащего недвижно Людовика и, медленно подняв руку, возложил ему на лоб два перста. Людовик, застыв, видел перед собой колышащийся манжет широкого рукава и ощущал два ледяных пальца на лбу. Время остановилось.

Должно быть, Людовик лишился сознания. Когда он пришел в себя, спальню заливал утренний свет. Постепенно зрение прояснилось, и он разглядел столпившихся возле его койки воспитанников. Прямо в лицо ему вглядывался испуганный Малыш Жан. Рыжий Жан, крепко прижав к груди книгу, всматривался в Людовика широко раскрытыми глазами.

— А где…, — слабым голосом произнес Людовик.