Осенняя женщина

Малая осадка плота, которой мы так гордились и которая позволяла плавать в чайном блюдце, сыграла с нами злую шутку. В блюдце нет такого течения. А плот, как выяснилось, настолько верткий, что мы не смогли выгрести к берегу. Лишь лопасти с весел порастеряли. И несущийся на камни плот стал неуправляемым.

Мы влетели в грохочущее буйство, как туалетная бумага, сносимая ревущим потоком из бачка. Плот несло и трепало, как ветку, но зато и был он так же непотопляем. Мы вцепились в жерди каркаса, и теперь среди мириадов радужных брызг мотались лишь наши всклокоченные головы. Плот налетал на камни, разворачивался, и тогда нас несло спиной вперед. Черт знает куда. Река перла нас на себе, ни о чем не спрашивая, свирепо продираясь сквозь каменный оскал порогов.

Мы так и не поняли, где же находились именно те пороги, которые на карте обозначались восклицательными знаками.

х х х

После порогов река тут же устало разлилась, сразу заметно сбавив скорость.

Нам удалось пристать к берегу, орудуя рукоятями от весел. Мы обсушились у костра и заготовили шесты для дальнейшего плавания.

Теперь, после бешеной гонки и пережитого, курить и есть хотелось зверски. Но оставалось лишь плыть дальше, дымя опостылевшими травяными самокрутками, начисто лишенным никотина.

Часа через три такого замедленного и унылого сплава мы увидели на возвышенном правом берегу за деревьями крыши строений.

— Усть-Лыпья…, - благоговейно выдохнул Б-ский. — Баба Сима. — Слова звучали древним заклинанием. — Баба Сима! Не пропадем!

Река еще пару раз вильнула, и показался пологий спуск к реке, переходящий в широкий заливной луг.

На лугу сутулый дед в широкополой шляпе ритмично двигал косой. На поясе сзади висела дымящаяся жестянка, из которой нехотя поднимались сизые струйки и лениво обнимали спину старика, оберегая от комаров. На расспросы дед не отвечал, исподлобья осматривая нас и не переставая косить.

Мы двинулись вверх, к избам.

Ближайшая к реке выглядела ладно обстроенной и обжитой. Ухоженные картофельные грядки большого огорода радовали глаз и вселяли надежду.

От огорода навстречу нам выскочила сухая лаечка. Припав к земле, она устремила в нашу сторону острую мордочку с чуткими ушами и внимательным взглядом темных глаз. Но, принюхавшись, доверчиво прыгнула вперед, на знакомые запахи леса, дыма, воды.

У дверей в сени вились еще две поджарые лайки, почерней и покрупнее первой. При виде незнакомцев они дружно и коротко взлаяли.

И мы увидели легендарную бабу Симу. Ту самую, которая спасла от голодной смерти не одного бедолагу, решившего потягаться с Тайгой.

Из сеней вышла бабка в толстом выцветшем халате, замасленном переднике и валенках. Голову обвязывал серый шерстяной платок. Лицо, обтянутое пергаментом морщинистой кожи, ничего не выражало. Комары даже не садились на лоб ее и щеки. Маленькие глазки хитро поблескивали.

Мы поплакались, посетовали и зареклись.

— Снасти есть? — деловито спросила она, выслушав нас.

Мы торопливо зашарили по карманам. Затем бросились бегом назад к плоту, лихорадочно обшаривать рюкзаки.

— Люди тут всякие бродят, — сварливо приговаривала живая легенда. Вот так у меня и собаку свели. И ружье. А тоже… кормились два дня.

И только после того, как мы тут же, во дворе, отсыпали ей крючков и отмотали лески, она смилостивилась, впустила нас в избу и усадила за стол.

В низенькой горнице мы устроились под божницей. Осмотрели заваленный объедками стол, чугунного литья кровать с горой подушек и лоскутным стегаными одеялами, большую потемневшую печь.

Бабка в это время выставляла на стол миску с творогом, тарелку с солеными хариусами да ржаные ковриги плотного домашнего хлеба.

— Ловить-то на кораблик надо, — наставляла она. — Так и быть, дам. Есть один в запасе.

Мы набросились на угощенье, изредка вежливо что-то вопрошая. Старушка охотно отвечала:

— Нет, тут я живу одна. На всю Усть-Лыпью. На все двенадцать дворов. Дед мой третьим годом потонул. А этот, — она махнула рукой в сторону луга, — так, пригласила пока… Да что-то он затаистый… А что меня снабжать? Коровы есть, лошадь есть, рожь сею, картошку сажаю. В реке рыба не перевелась, а в лесу — дичь да пушнина… Так, дочка иногда из района подошлет чаю-сахару с оказией…

В общем, владетельница Усть-Лыпьи жила в полном согласии с Тайгой.

— Нет, курева не держу, — наставительно продолжала она. — И дед некурящий… Чего мне прислать? Да многие так-то обещали… Лишь девушка одна прислала кофту по зиме, — расчувствовалась старушка. — А так… Ну будет желание — прыскалки такие, от клопов. Развелись что-то, житья нет…

В дорогу бабка дала нам кулек творогу, кило песку и две ковриги. Каемся, тайком от бабки напихали в карманы штормовок еще и картошки из стоящей у избы бочки. Тайга все видела.

Бабка вышла на крыльцо. Мы с невинными рожами прощально помахали ей.

— А корень-то золотой еще рано копать, — ворчливо сообщила она нам вслед.

х х х

На бабкиных харчах мы с легкостью одолели еще километров двадцать до очередного широкого разлива реки.