Осенняя женщина

— А твой муж изменился, Ирочка, — сказал тот, что с комфортом устроился на заднем сиденье, мужчина лет пятидесяти в хорошем пальто с поднятым воротником, обращаясь к женщине, сидевшей рядом с водителем и нервно покусывавшей нижнюю губу. Огонек его сигары мерцал в темноте салона, как глаз хищного зверя, раненого в давних и жестоких боях.

Она молча достала тонкие сигареты и прикурила от изящной зажигалки, блеснувшей благородным металлом.

— Как ты считаешь, дорогая?

— Никак, — пожала она плечами.

— Лично я не вижу разницы, — фыркнул человек за рулем. — Такой же слабак.

— Слабак? — на лице мужчины, частично освещенном уличным фонарем, мелькнула усмешка. — Тимофей никогда не был слабаком. Тебе хотелось бы так думать, но это не так. И он действительно изменился. Стал спокойнее. Увереннее. Отдых явно пошел ему на пользу.

— Он не вернется добровольно, — сказала Ира. — И вы это знаете лучше, чем кто бы то ни было.

— Может быть. Могу даже предположить, что так оно и случится. Где он живет?

— У меня все записано, — встрепенулся водитель. — Вычислили через Митяя, дружка его старого. Представляете, работает с ним в одной страховой конторе. Ни дать ни взять совковый служащий, — хохотнул молодой мужчина.

— Принципиальность даже из умных людей делает неисправимых упрямцев.

— Во-во, — согласился молодой. — А вы что, хотите с ним встретиться?

— Не сейчас. Но, судя по всему, такая необходимость назревает с каждым днем..

— Он пошлет вас на три веселые буквы. Как и три года назад. Точно говорю.

— Милый мой, для любой норовистой лошади в конце концов найдется именно тот хлыст, который заставит ее понять своего седока.

— На все-то у вас, Богдан Сергеич, умные слова припасены, — хохотнул молодой мужчина за рулем.

— Н-да. Как сказал Монтескье: «Нет ничего досаднее, чем видеть, как удачно сказанное слово умирает в ухе дурака».

— Что вы говорите?

— Ничего, дорогой. Поезжай помаленьку в гостиницу. Поздно уже.

Молодой человек завел мотор и выехал на дорогу. Пассажир на заднем сиденье погасил сигару, усмехнулся и тихо произнес:

— Кто мужество имеет ждать, с победой тот не расстается.

* * *

«Rules» — это первое и впоследствии часто повторяемое слово, которое услышал Витек, как только переступил порог дома своих заграничных усыновителей.

Правила.

Правило № 1 семьи Периш — ни в коем случае не кормить пса тем, что все едят за столом.

Правило № 2 — поднимай сиденье в туалете.

Правило № 3 — учись говорить по-английски.

Правило № 4 — никаких незнакомцев в доме.

С каждым днем список правил, как правило, увеличивался. И если бы у Витька не было какого-никакого опыта, совсем бы Витек пропал. Окончательно и бесповоротно.

Другой вопрос, зачем он вообще согласился лететь за океан, к черту на кулички?

«Витенька, эти люди поставят тебя на ноги, — убеждала его заведующая детским домом Клара Ивановна. — Ты уже почти взрослый мужик. Должен подумать о своей жизни. Ведь так?»

В ее глазах Виктор видел смертельную усталость. Он знал все ее мысли. Лично Витька она терпеть не могла. В этом он не сомневался, но его это мало волновало. Он считал себя умнее Клары. А с теми, кто глупее тебя, считаться не стоило.

И даже когда она говорила, он не слушал ее. Он слушал себя. Он снова хотел сбежать. В Москву. Пацаны, жившие в районе трех вокзалов, его поняли бы. Там вся жизнь. А что эта лахудра Клара могла знать о жизни? Что могла знать о пересадках на грохочущих поездах? О холоде подъездов? Об уродах, ищущих маленьких мальчиков себе на забаву? О ментах, то ленивых, как коты в сырую погоду, а то лютых, как шакалы? О деньгах, вырученных собственной ловкостью и головой? О хохочущем кружке пацанов перед костерком, разведенном на каком-нибудь пустыре? О разных историях, вдосталь порассказанных в таком кружке? О разбитых в кровь руках и носах, когда приходится драться с конкурентами? О беге, бешеном беге, когда надо удрать, а ноги кажутся непослушными и медленными? О девках, которые за бутылку сами все сделают? И что она могла знать о настоящей пацанской свободе? Свободе ходить и ездить, куда хочется, говорить, что хочется, вести себя, как считаешь нужным, без угрозы того, что кто-то, считающий себя взрослым и понимающим устройство мира, одернет тебя в любую минуту.