Читаем Осенние озера (Вторая книга стихов) полностью

Ночною речью околдован?

Не правда ль, мальчик, то был сон,

Когда в горячке пламенея,

Ты клял неведомый закон

И клял небывшего злодея?

То ночи полное светило

Тебя мечтами посетило.

Не правда ль, мальчик, то был сон?

Мой друг живет, и ты проснешься,

И ранним утром освежен,

Забудешь ночь и улыбнешься.

Зачем же днем повсюду с нами

Твой страх, рожденный злыми снами?

5

Уезжал я средь мрака...

Провожали меня

Только друг да собака.

Паровозы свистели...

Так же ль верен ты мне?

И мечты наши те ли?

Надвигались туманы...

Неужели во тьме

Только ложь и обманы?..

Только друг да собака

Пожалели меня

И исчезли средь мрака.

6

Не вешних дней мы ждем с тобою,

А ждем осенних, ясных дней,

Когда опять свиданье с ней

Нас свяжет радостью тройною.

Очищен позднею грозою,

Свежей свод неба и синей,

Не вешних дней мы ждем с тобою,

А ждем осенних, ясных дней.

Полюбим осенью златою

Еще нежней, еще сильней.

Скорее, солнце, спламеней

И кроткой засветись порою!

Не вешних дней мы ждем с тобою.

7

Je crains de lui parler la nuit.

Gretry, "Richard Coeur de Lion" {*}

{* Я боюсь говорить с ним ночью. Гретри, "Ричард Львиное Сердце" (фр.). - Ред.}

Когда душа твоя немела,

Не ты ли пела:

"С ним ночью страшно говорить"?

Звучал твой голос так несмело,

Ты разумела,

Чем может нас судьба дарить.

Кто сердца трепет торопливый,

Любви пугливой

И страх, и шепот, страсть и крик,

И сладость нежности счастливой,

Упрек стыдливый,

Кто вас подслушал, кто постиг?

Слова, вы тучкою летучей,

Струей певучей

Скользнули в воздухе пустом,

Но что же, времени могучей

(Оставь, не мучай!),

Коснулось нас своим перстом?

Волшебник странный и прелестный,

Какой чудесной

Ты связью вяжешь нас, Гретри?

Какой дорогой неизвестной

(Земной, небесной?)

Ты нас ведешь, считая: "Три!"?

И в цепь одну связало пенье

Тройные звенья,

В одно пожатье три руки,

И вижу, как сквозь сон иль тень я

Одно волненье

Волнует разных три реки.

Пусть я жилец другого края,

Ту песнь играя,

Слезу замечу на щеке.

И знаю я, что, вспоминая,

Душа иная

Меня услышит вдалеке.

8

Казалось нам: одежда мая

Сквозные скрасила кусты,

И ветер, веток не ломая,

Слетит из синей высоты,

Проглянут пестрые цветы,

Засвищут иволги певучи,

Зачем же радость простоты

Темнится тенью темной тучи?

Деревья нежно разнимая,

Кто вышел к нам из темноты?

Его улыбка - речь немая,

Движенья быстры и просты.

Куда от вольной красоты

Ведет он нас тропой колючей?

А дали, искрасна-желты,

Темнятся тенью темной тучи.

Шесть дней идем, заря седьмая

Осветит дальние кресты,

И вождь, - "не слабая тесьма - я;

Сковались крепко он и ты,

И третья есть, вы все - чисты,

Желанья - нежны и не жгучи,

И лишь пройденные мосты

Темнятся тенью темной тучи".

О вождь, мы слабы, как листы,

Веди нас На любые кручи!

Ведь только дни, что прожиты,

Темнятся тенью темной тучи.

Июль-август 1909

VIII

175-182. ЛИСТКИ РАЗРОЗНЕННЫХ ПОВЕСТЕЙ

1

Молчим мы оба, и владеем тайной,

И говорим: "Ведь это - не любовь".

Улыбка, взгляд, приподнятая бровь

Все кажется приметой не случайной.

Мы говорим о посторонних лицах:

"А. любит Б., Б. любит H., H. - А.",

Не замечая в трепаных страницах,

Что в руки "Азбука любви" дана.

Октябрь 1907

2

Кому есть выбор, выбирает;

Кто в путь собрался - пусть идет;

Следи за картой, кто играет,

Лети скорей, кому - полет.

Ах, выбор вольный иль невольный

Всегда отрадней трех дорог!

Путь без тревоги, путь безбольный,

Тот путь, куда ведет нас рок,

Зачем пленяться дерзкой сшибкой?

Ты - мирный путник, не боец.

Ошибку думаешь ошибкой

Поправить ты, смешной слепец?

Все, что прошло, как груз ненужный,

Оставь у входа навсегда.

Иди без дум росой жемчужной,

Пока горит твоя звезда.

Летают низко голубята,

Орел на солнце взор вперил.

Все, что случается, то свято;

Кого полюбишь, тот и мил.

Ноябрь 1907

3

Светлые кудри да светлые открытые глаза...

В воздухе сонном чуется гроза.

Нежные руки с усильем на весла налегли.

Темные тени от берега пошли.

Алым румянцем покрылося знакомое лицо.

Видно сквозь ливень шаткое крыльцо.

Рядом мы сели так близко за некрашеный за стол.

В окна виднелся за рекою дол.

Памятна будет та летняя веселая гроза,

Светлые кудри да светлые глаза!

[1904]

4

Тихие воды прудов фабричных,

Полные раны запруженных рек,

Плотно плотины прервали ваш бег,

Слышится шум машин ритмичных.

Запах известки сквозь запах серы

Вместо покинутых рощ и трав.

Мирно вбирается яд отрав,

Ясны и просты колес размеры.

Хлынули воды, трепещут шлюзы,

Пеной и струями блещет скат!

Мимо - постройки, флигель, сад!

Вольно расторгнуты все союзы!

Снова прибрежности миром полны:

Шум - за горой, и умолк свисток...

Кроток по-прежнему прежний ток;

Ядом отравлены - мирны волны.

Июнь 1907

5

С каждым мерным поворотом

Приближаюсь к милой цели.

Эти тучки пролетели

И скользнули легким летом

На стене ли? на лице ли?

За окошком запотелым

Чащи леса реже, реже...

И, как встарь, надежды свежи:

Вот увидишь, тело с телом,

Что любовь и ласки - те же.

Сплю, и ты встаешь мечтаньем,

Наяву все ты же в сердце.

Истомлен я ожиданьем:

Скоро ль сладостным свиданьем

Запоет знакомо дверца

И прерву твой сон лобзаньем.

Октябрь 1908

6

В потоке встречных лиц искать глазами

Всегда одни знакомые черты,

Не мочь усталыми уже ногами

Покинуть раз намеченной черты,

То обогнав, то по пятам, то рядом

Стезей любви идти и трепетать,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза
Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне
Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Книга представляет собой самое полное из изданных до сих пор собрание стихотворений поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны. Она содержит произведения более шестидесяти авторов, при этом многие из них прежде никогда не включались в подобные антологии. Антология объединяет поэтов, погибших в первые дни войны и накануне победы, в ленинградской блокаде и во вражеском застенке. Многие из них не были и не собирались становиться профессиональными поэтами, но и их порой неумелые голоса становятся неотъемлемой частью трагического и яркого хора поколения, почти поголовно уничтоженного войной. В то же время немало участников сборника к началу войны были уже вполне сформировавшимися поэтами и их стихи по праву вошли в золотой фонд советской поэзии 1930-1940-х годов. Перед нами предстает уникальный портрет поколения, спасшего страну и мир. Многие тексты, опубликованные ранее в сборниках и в периодической печати и искаженные по цензурным соображениям, впервые печатаются по достоверным источникам без исправлений и изъятий. Использованы материалы личных архивов. Книга подробно прокомментирована, снабжена биографическими справками о каждом из авторов. Вступительная статья обстоятельно и без идеологической предубежденности анализирует литературные и исторические аспекты поэзии тех, кого объединяет не только смерть в годы войны, но и глубочайшая общность нравственной, жизненной позиции, несмотря на все идейные и биографические различия.

Алексей Крайский , Давид Каневский , Иосиф Ливертовский , Михаил Троицкий , Юрий Инге

Поэзия