Осенние сказки

Ровный, сильный ветер дул в лицо. Четкая линия холмов встала справа у горизонта. Неровные, покрытые выгоревшей на солнце травой, сейчас они почти не отличались от песчаных куличиков, которые лепят дети. Дорога, по которой мы ехали, проходила от них слева. Королевский тракт огибал холмы большой петлей, а здесь была старая дорога… по которой в последнее время ни один путник в здравом уме ехать не решался, если ему дорог кошелек. Но только не я. Мне порой доставляло удовольствие играть с опасностью…

Шайка разбойников, уже полгода промышлявшая в холмах, была на редкость дерзкой и стремительной. Богиня ведает, как удавалось им уходить от королевских войск, при этом продолжая обирать одиноких путников и незадачливых купцов, решивших сэкономить на охране. Королевский тракт охранялся на расстояние дневного перехода от столицы, но на тракт они и не совались. В холмах и в степи так много места, песок так надежно заметает следы. Тейран говорил, что готовится большая охота, но пока… Пока здесь действительно было небезопасно.

Чуть придержав Рыжика, я на ходу вытащила шпильки, тряхнула головой – смоляные пряди взвихрил поток воздуха. Громко смеясь от радости, я отвела с лица волосы, с наслаждением вдохнула полной грудью.

Илан держался за мной – строго на расстоянии в полкорпуса лошади, не отставая и не забегая вперед. Хохоча, я оглянулась на него:

Догоняй!

И пришпорила коня – так, что песчаные вихри рванулись из-под копыт.

Это была скачка! Мы мчались без дороги по выгоревшей траве, изо всех сил горяча коней, крича что-то невообразимо ликующее, и ветер свистел в лицо, выжимал из глаз слезы. Метались из-под копыт испуганные птахи, небо кружилось над головой. Горячий поток лился с небес, и такой же горячий поток радости омывал мою душу, да видно, и Илана - тоже, потому что он тоже кричал что-то на ходу, и мчался изо всех сил, пригнувшись в седле.

Наконец, я придержала коня, пустила рысью, потом шагом. Тяжело дыша, разгоряченный, Рыжик мотал головой, а я все еще смеялась – просто так, потому что жить хорошо.

Илан догнал меня, пустил Вишню рядом. Но не сказал ни слова.

Я искоса поглядела на него. В седле держится, как влитой, словно ходить начал позже, чем ездить верхом. И – разгорелись, искрятся сдержанным смехом глаза, румянец проступил на щеках, на губах дрожит едва заметная улыбка.

Равный…

Хорошо, - тяжело дыша, сказала я. – Как хорошо!

Он ничего не ответил. Но не отвел взгляд – и это была уже победа.

Ты не думай, - смеясь, продолжала я, - я не сумасшедшая. Просто… люблю быструю скачку, вот и все.

Я и не думаю, госпожа…

А ты… хорошо держишься, молодец! Где учился?

Дома, - ответил он.

Дома, как же. Сын пастуха. Впрочем… все может быть.

Руки его лежали над лукой седла так, что видно было – память тела, ставшая уже неосознаваемой. Так не сидят крестьяне. И даже пехота, солдаты, набранные от сохи, так не умеют тоже. Так могут держаться пастухи-кочевники – и конники. Это нужно любить, когда учился…

А еще я заметила, как Илан поглядывал по сторонам – не с любопытством праздного путника, впервые попавшего в незнакомые места, а с пристальным вниманием воина, прикидывающего, откуда ждать опасность. И лук держал не за спиной, а в руке – так, чтобы успеть в случае чего…

Зачем? – спросила я. – Здесь еще слишком близко от города, сюда не сунутся.

Мало ли, - неопределенно пожал плечами он.

Здесь действительно было не настолько близко от города, чтобы чувствовать себя в полной безопасности. Разгоряченные скачкой, мы не заметили, как отъехали довольно далеко. Хотя… кажется, это я не заметила, а Илан заметил прекрасно – он повернул коня, вынуждая меня следовать за ним, и мы ехали теперь не удаляясь от города, но и не приближаясь – вдоль крепостной стены, так, что холмы все время оставались справа.

Скажи, - спросила я, - а в лесах бывают разбойники?

Конечно, - ответил Илан. – Именно в лесу и бывают.

И улыбнулся:

Это я хотел спросить, госпожа: неужели в степи тоже бывают разбойники?

А куда бы им деться, - пожала плечами я.

В лесу проще. И спрятаться легче. И… вообще. И выискивать шайки в лесах сложнее.

А ты… - я замялась, но он понял.

Да, - кивнул он. – Приходилось.

Теперь мы ехали шагом, бок о бок, и я смотрела на него с любопытством – уже не как на раба, а как на человека, который стал мне интересен. Который, черт побери, нравился. Не слишком часто встречались мне подобные.

Я знала многих мужчин, и все они были одинаковы. Льстивые, услужливые, готовые выполнять любые поручения за кусочек моего смуглого тела, за клочок улыбки, за возможность пусть на несколько минут, но владеть мной – так предсказуемы они были в своей жадной похоти. Грубые, самовлюбленные, презирающие женщину, но не умеющие обходиться без нее – и тем самым попадающие в еще большую зависимость, чем первые. Единственным на свете исключением был Тейран. Он никогда, ни у кого, ничего – не просил. Даже Его Величество смутно, наверное, чувствовал это… «у вас гордый брат, госпожа Тамира, - сказал мне как-то король, улыбаясь. – Но я его понимаю… иметь такую сестру – настоящий повод для гордости».