Осенние сказки

Моя сестра сошла с ума? – он развернулся и удивленно посмотрел на меня.

Почему?

Ты собираешься ехать верхом - одна, в компании головореза, которого даже в доме держат скованным, чтобы не сбежал. Этот раб – хороший воин… как ты думаешь, сколько времени ему нужно, чтобы скрутить тебя и утащить с собой? Или потребовать у короля себе свободу, прикрываясь моей сестрой?

Еще чего, - презрительно фыркнула я. – По-твоему, я не смогу за себя постоять?

Сможешь, - терпеливо сказал брат. – Даже в схватке со мной – сможешь. Но против воина у тебя нет шансов. Ты это понимаешь?

Я опустила голову.

Я знаю, зачем ты это делаешь, - продолжал Тейран. – Но я не могу тебя отпустить. Это слишком опасно. Мне, по большому счету, плевать на раба, пусть сбегает, если уж ему так приспичило – невелика потеря. Но рисковать единственной сестрой я не собираюсь

Я ведь все равно поеду, - тихо сказала я.

Не испытывай мое терпение, - ровно проговорил Тейран… и я поняла, что дальше настаивать нельзя.

Резко развернувшись на каблуках, я почти бегом кинулась в свою комнату и хлопнула дверью. Схватив вазу тонкого фарфора, изо всех сил швырнула ее в дверь. Жалобно зазвенев, ваза рассыпалась на сотни кусочков. Я схватила вторую вазу, размахнулась…

Не злись, - послышался за дверью голос брата. – Я что-нибудь придумаю…

Утром, едва взошло солнце, Ахари робко пропищала из-за двери, что лошади готовы, а лук господин велел взять свой и стрелы к нему проверил сам. Выглянув в окно, я действительно увидела двух оседланных лошадей, возле которых стояли двое - конюх и высокий незнакомый юноша. Брат решил, что этот вот тип поедет со мной? Очень мне это нужно… лучше я уеду одна… случись что – Рыжик унесет меня от любой погони. Юноша наклонился, проверяя подпругу, потом выпрямился… в движениях его была странная скованность, точно он долго не имел возможности свободно двигаться. Потом обернулся – и я увидела его лицо.

Жаркая волна разлилась в груди, пальцы задрожали. Рывком я распахнула дверцу шкафа, ища любимую амазонку. Черт возьми, я должна быть так прекрасна, как не была даже в тот вечер.

Илан действительно мало походил на себя прежнего – уже не сутулился из-за неудобных ножных кандалов, шаг его стал размашистым, а движения – быстрыми. Против воли я залюбовалась пластикой его худого, гибкого тела. Действительно, воин. Он мог бы справиться со мной и моим луком за доли секунды. И в седло взлетел легко и стремительно. Этот человек получил воспитание, подумала я. Кто же ты такой, а, мальчик?

Степь в эту пору года не назовешь красивой. Пыль, песок, хрустящий на зубах; яростно льющееся с небес солнце кажется карающим орудием Богини, а не дневным светилом – так беспощаден и жесток его свет. Выжженная трава – буро-желтая, низенькие, корявые заросли – все, что осталось от бескрайних ковров алых тюльпанов, столь прекрасных весной. Совсем скоро это море песка превратится в хлюпающую под ногами жижу, когда польют осенние дожди, ветер сорвет с чахлых кустарников листья – степь обнажит все свое неприглядное нутро. Но это будет потом…

Лучше всего в степи – весной. Тогда неведомые птахи вьются в вышине, радостно и звонко оповещая мир том, что начинается жизнь. Небо – высокое, такое синее, что глазам больно, а ногам некуда ступить – цветы, цветы, цветы… невысокие, скромные, степные, но все же - прекрасные. Через месяц все это великолепие теряет свои яркие краски увядает… Но мне все равно. Я – дитя степи и люблю ее во всякую пору. Я здесь выросла. Я здесь своя. Я люблю ее, а степь – меня, и не было еще такого, чтобы она подвела меня. Как, говорят, люди на севере знают лес, так я знаю степь. Я могу читать следы лисиц на песке; знаю, как поет воздух при приближении бури; могу уйти от погони, запутав следы – Рыжик понимал меня с полуслова.

Мы неторопливой рысью ехали по улицам столицы. Казалось, город не кончится никогда. Эти люди, суета, сутолока… едва кончился нарядный центр, как улицы пошли под уклон, стали извилистыми и узкими. Столица стоит на огромном холме, и дома вьются по его склонам сообразно положению своих хозяев. Те, кто познатнее, селятся на вершине, те, кто победнее – внизу; и если сверху холм светится ровной зеленью садов, то ближе к подножию прохожие заматывают лица платками, чтобы не глотать пыль, поднятую в воздух сотнями ног. Хвала Богине, дорога к Воротам недолгая, и нам не нужно было кружить, протискиваясь меж сотнями рядов городского рынка и домишками мастеровых на окраинах.

Стражники у Ворот торопливо поклонились мне – еще бы не кланяться! – и украдкой проводили восхищенными взглядами. Я брезгливо дернула уголком рта – как же мне это надоело!

Как только мы миновали Ворота, я отпустила поводья. Здесь не нужно горячить или сдерживать коня, здесь не город… Рыжик нетерпеливо танцевал подо мной, застоявшись, раздувал ноздри… обилие запахов, звуков – иных, чем в городе, волновало и его. Слева, сколько хватало взгляда, тянулась ровная, желтовато-бурая равнина.