Осенние сказки

Наверное, я понимала тебя – когда-то. Иначе не решилась бы, не пошла бы за тобой… Да, знаю, все знаю. И про то, что сын вырастет и встанет рядом, знаю тоже. Но это будет потом. Завтра, послезавтра, через год.

Объясни ему, куда ты уходишь. Объясни, потому что я – не умею.

2007.

Сказка о жизни

Нас выбивает картечью. Мы не знали слова «война» или знали его только по играм, а теперь вот получается – знаем по жизни. Потому что как иначе назвать череду смертей, одну за другой, одну за другой. Ты слишком разборчив, Господи…

Ты слишком разборчив – Ты забираешь лучших. Как заезжено звучит, правда?

А мы бьем друг друга – словом и делом, не замечая, что приближаемся – к той черте, за которой останется лишь вспоминать. Не видя глаз, не видя лиц, не слыша слов, не чувствуя сердец… Да, как хорошо сиделось всем вместе у костра – когда-то… Что ты, теперь мы большие и сильные, мы знаем все по теории игротехники и великолепно танцуем, наши наряды сшиты из шелка и бархата, мы делаем дорогие доспехи и великолепно умеем их носить. Да, мы умеем носить доспехи, мы умеем убивать… так важно доказать, что крут – ты, а не твой противник… Противник – от слова «противно», а тот, кто тебе противен, пять лет назад сидел рядом с тобой, бродил рядом с тобой по мокрой от росы траве и смотрел на восход – так же, как и ты, и ваши плечи были рядом, и казалось – так будет всегда. И мы не верили, когда после очередной пьянки нам грустно и трезво предрекали: выветрится ваша романтика, ребята, а потом и вы скажете это Тем, Кто Придет Следом…

Кто придет следом?

Те, кто придут… Нет, они будут не лучше нас. Они смотрят сейчас на нас большими наивными глазами, и мы смотрели когда-то так же – на тех, кого считали богами и пророками, не зная, что они – просто люди. И мы – просто люди. Просто, да не просто. И все-таки…

…Нас опять выбивает картечью…

22.06.2005.

Сказка про крылья

Андрею и Юле

Никто не знал, что он умеет летать…

Внешне Он был такой же, как все. Так же, как все люди, вставал утром со звонком будильника, сонно шел на кухню ставить чайник. Так же просыпался, умываясь ледяной водой, потому что горячая появлялась лишь глубокой ночью и пропадала к утру. Пил крепкий чай из щербатой чашки и задумчиво смотрел в окно на пыльный убогий двор. А потом поднимал глаза на стрелки часов и, торопливо уложив в сумку книги, выбегал из дома.

Так же, как все, в переполненном трамвае Он добирался до работы. Он любил свою работу. Каждый день дарить людям радость новых знаний, видеть свет в их глазах и удивленные улыбки открытия– что может быть лучше? Да и студенты, кажется, тоже любили его. По крайней мере, ему так казалось. Он хотел в это верить.

Так же, как все, Он возвращался домой – в пустую и неуютную свою квартиру, по пути покупая в магазине хлеб и апельсины. Бабки у подъезда здоровались с ним. Наскоро обедал (или ужинал?), заваривал крепкий чай и садился к столу, заваленному книгами. Иногда отодвигал книги в сторону и принимался быстро писать что-то, зная, что утром вряд ли что разберет в этих листах, исчерканных крупным, неразборчивым почерком. А потом поднимал голову и грустно смотрел на фотографию, стоящую на подоконнике, - фотографию спокойной сероглазой девушки с пушистыми волосами. Или - изредка - молча стоял у окна. И думал о большом красивом городе, в котором сейчас живет Она, о ее суматошной работе и о том, когда же они, наконец, встретятся.

Рядом с фотографией на столе лежала толстая пачка писем, надписанных аккуратным почерком. Она писала часто, и всегда словно ни о чем – о своем отделе, о работе над диссером, о новом программисте, который «опять допоздна ставил 1С – я из-за него в театр опоздала», и изредка - о том, что скучает без него. Эти письма Он носил с собой и перечитывал в трамваях.

Так же, как все. Никто не знал, что Он летает по ночам. Он распахивал окно, всей грудью вдыхая свежий, прохладный ночной воздух. Вставал на подоконник, раскинув руки, и смотрел вверх. Там, в вышине, тускло мерцала одинокая звезда. И от его взгляда тянулась к звезде дорожка из серебристых плит. И Он бежал по ней, чувствуя, как тело становится невесомым. А потом отталкивался от плит ступнями и устремлялся вверх, вверх. И пустота охватывала его, растворяя в себе.

Нет, там, наверху, не всегда была ночь. Чаще – закат. Ярко-алый или золотистый, или расчерченный фиолетом и пурпуром, нежный и легкий или тревожный и резкий. А бывал и жаркий полдень. И высокая мягкая трава, и синева вокруг. И там он встречал ее.

Она бежала вприпрыжку ему навстречу. Взявшись за руки, они бродили по облакам или валялись в траве и смеялись. Или ели апельсины. Он срывал звездные ромашки – знаете, есть такие, они чуть меньше настоящих, но гораздо ярче и сияют, как настоящие звезды в августовскую ночь. И Он дарил ей охапку этих ромашек, а Она смеялась, уткнувшись в них лицом. И капли росы скатывались по ее пушистым волосам.