Осенний лис

...На снежной поляне вдруг — голос зовущий,
В просторах снегов умирающий день.
Полночные звезды и — ветер метущий,
Погасший костер и — скользящая тень...

Збых помотал головой.

— Не мое... — прошептал он еле слышно. — Все — не мое...

Он осмотрел на свои руки — широкие мозолистые ладони деревенского кузнеца. Пошевелил пальцами, хмыкнул. Откуда пришло это странное чувство поющих под пальцами струн? Он же не играл никогда ни на чем, и не знает даже, с какого конца за скрипку браться. И голова... Збых снова затряс головой. Слова. Слова. Накатывают, кружатся, теснятся...

— Збых!

Кузнец оглянулся — вниз по склону бежал Жуга. Споткнулся, упал, зарывшись носом в снег. Встал, отряхиваясь. Поднял и нахлобучил шляпу, и уже не особенно торопясь, быстрым шагом спустился к реке. Остановился рядом.

Некоторое время они молчали.

— Красиво, — совершенно неожиданно для себя, сказал вдруг Збых.

— Что? — встрепенулся Жуга.

— Красиво, говорю, — задумчиво повторил тот. Посмотрел Жуге в глаза. — Почему я раньше этого не замечал? Или... это тоже из-за рифмача?

— Все может быть... Сам ты что об этом думаешь?

Збых наклонил голову, посмотрел искоса.

— Я не думаю, я — знаю, — ледяным голосом сказал он, и вдруг, ни с того, ни с сего, начал читать:

Призрак давних эпох, навевающий сон,
Эхо стихших шагов, уходя в небосклон,
Бороздящее тьму на рассвете.
Легкий шелест листвы, рокот теплой волны,
Тишина подземелий и грозы весны —
В колыбель приходящие к детям.

Оберег и броня теплых маминых рук,
Вереница событий, друзей и подруг,
Первый враг, что понять так непросто.
Поле, лес и Луна — в облаках и в реке,
Лето, осень, весна, льдинка на языке —
Это в памяти держит подросток.

Уходящая юность, груз новых забот,
Сны, печали, усталость, кровь, слезы и пот,
Смех и горе, ответы, вопросы...
Дуновение смерти за чьей-то спиной
И любовь, что поможет остаться собой —
Так внезапно становишься взрослым.

Новый груз новостей, треволнений и бед,
Череда поражений, ничьих и побед.
Первый волос седой на макушке.
Все, что в жизни узнал уже можно забыть,
Все равно эти знания не применить —
И грустят старики и старушки.

Нет ни сна, ни печали, лишь молкнут шаги,
В воду бросили камень, погасли круги,
Только души в единое слиты.
Вновь ушел в дальний путь призрак давних эпох,
И в молчаньи холодных застывших веков
Пыль заносит могильные плиты...

Жуга слушал, почти не дыша, эти скупые сбивчивые вирши, от которых щемило сердце, и какой-то иной, нездешний холод волной поднимался в душе, и не оставалось после ничего, только один большой, неясный вопрос: почему? зачем? за что?

— Силен рифмач... — одними губами прошептал Жуга.

Збых умолк. Покосился на ремешок на запястье. Кожа под ним покраснела и чесалась.

— Жуга, — тихо позвал он.

— Что?

— Что же дальше-то будет?

— С Тобой или с Ним?

— С нами... с обоими...

Жуга не ответил. Присел возле проруби. Сгреб ладонью снег.

— Смотри, — он слепил снежок и бросил его в прорубь. С легким плеском тот исчез и показался снова еле видимым белым пятнышком под темной водой. — Вода — это, как бы, твоя душа. А снежок — его. Не плавает, не тонет... — Он умолк, а когда продолжил, голос его звучал как-то странно.

— Вода растопит снег, — говорил Жуга, не глядя на кузнеца. — Пройдет девять дней, и его душа отправится в путь. Если смешаются они, то и твоя уйдет следом... Три дня уже прошло.

Збых почувствовал, как замирает сердце. Сглотнул гулко.

— И... ничего нельзя сделать?

Жуга помолчал.

— Девять дней — огромный срок, если знать, что делать, — наконец, сказал он, рассеянно глядя в прорубь. Вода в ней быстро замерзала, и вскоре снежок окончательно вмерз. — Лед видишь?

— Ну, вижу, — согласился Збых. — И что?

— Оберег для тебя — что лед для этого снежка. Не даст растаять... — Он повернулся к Збыху. — Почему ты не сказал мне, что до Вайды было еще трое?

— Те, которые померзли? я как-то о них не подумал... А что, это важно?