Осенний мост

Большой шатер, который обычно ставился для князей во время охоты, чтобы обеспечить им хотя бы минимум удобств, теперь был предоставлен для пикника. Гэндзи, Смит, Фаррингтон и Эмилия неспешно ехали верхом. Следом за ними шли слуги со всем необходимым.

— Вот, — сказала Эмилия. — Самое подходящее место.

И она указала на красивый луг, раскинувшийся у берега. Находящийся неподалеку высокий мыс Мурото защищал его от ветра.

Гэндзи не решился огорчить Эмилию, сообщив ей, что за место она выбрала. Она и так в последнее время слишком часто сталкивалась с убийствами и трагедиями. Довольно с нее и этого. Нет, ведь правда: если он сейчас скажет ей правду, потрясение может свести на нет все улучшение, которое наблюдалось в последние недели.

На этом лугу в свое время клан Окумити устроил врагам настоящую резню. Да, действительно, это произошло шесть веков назад, но некоторые неприятные детали до сих пор то и дело выходили на поверхность. Гэндзи понадеялся, что никто — и в особенности Эмилия — не наткнется сегодня ни на что подобное. Конечно же, ему не потребовалось ничего объяснять слугам. Когда Эмилия указала на луг, никто из них даже бровью не повел. Едва лишь князь подтвердил ее выбор, слуги быстро и ненавязчиво осмотрели выбранное для пикника место, прежде чем устанавливать шатер и сервировать трапезу. Где-нибудь в другом месте возобладало бы почтение к мертвым. Но для Гэндзи большее значение имело почтение к живым. Кроме того, он все равно не смог бы припомнить ни единого луга, холма или отрезка берега на расстоянии дня езды от замка, который подходил бы для пикника, и при этом не был местом состоявшегося в былые времена смертоубийства. По крайней мере, здесь они одержали победу.

— И вправду, очень приятное местечко, — сказал Смит, дожидаясь, пока слуги все подготовят. — Даже удивительно, что вы не выбираетесь сюда почаще.

— Князь Гэндзи принадлежит к народу воинов, — заметил Фаррингтон. — Пикники и прочие им подобные увеселения не пользуются среди них особой популярностью.

— На самом деле, — заметил Гэндзи, — у нас имеется масса свободного времени. В Японии вот уже больше двухсот пятидесяти лет не велось никаких войн. Однако же, в силу закона о смене места пребывания, мы вынуждены были проводить свое свободное время в Эдо. И постоянно сидели в помещениях. — Он окинул луг взглядом и улыбнулся. — Приятно будет почаще наслаждаться общением с природой.

— Войны не велись, — сказал Фаррингтон, — но и миром это назвать трудно.

— К сожалению, вы правы, — согласился Гэндзи. — Мы дали мечи огромному количеству людей и обременили их преувеличенными представлениями о значении истории, чести и долге. Мы требовали от них, чтобы они готовы были в любое мгновение убить и умереть. А затем мы сказали им, чтобы они утихли и вели себя хорошо. Это трудно назвать идеальным путем к гармонии.

— Неужели нам непременно нужно говорить о насилии? — спросила Эмилия.

— Вовсе нет, — отозвался Смит. — Давайте поможем слугам накрывать на стол, а истории о войне пусть рассказывают солдаты.

Самураи частенько высказывались в том духе, что чужеземцев легко понять, поскольку у них все, даже самые сокровенные чувства написаны на лице — подразумевалось, в отличие от самураев. Наблюдая за тем, как Смит и Фаррингтон ведут застольные беседы с Эмилией, Гэндзи решил, что это высказывание — не более чем необоснованный предрассудок. Несомненно, у обоих мужчин что-то происходило в душе, под поверхностью, но он понятия не имел, что же именно. Они не подкалывали друг друга, как обычно между ними водилось, намеками на преступные и аморальные действия, связанные с недавней гражданской войной в Америке. Это было нечто иное, не названное ни прямо, ни косвенно — но, тем не менее, оно было.

И лишь Эмилия, как всегда, просто была собою, без всякого обмана и лицемерия. Казалось, что она оправилась если не от самой потери, то, по крайней мере, от потрясения, вызванного смертью Ханако. Оправиться от такой потери нельзя. Ее можно лишь принять или отвергнуть.

Одним из самых ранних воспоминаний Гэндзи о дедушке было воспоминание о том, как они встретились через несколько мгновений спустя после смерти матери Гэндзи. Гэндзи помнил, что князь Киёри пользуется репутацией свирепого воина, и потому тоже изо всех сил старался вести себя как воин. Он держался прямо и старался совладать со слезами. Он думал, что у него это очень хорошо получается.

Дедушка спросил: «Почему ты не плачешь?»

«Самураи не плачут», — ответил Гэндзи.

Дедушка нахмурился и сказал: «Негодяи не плачут. Герои плачут. А знаешь, почему?»

Гэндзи покачал головой.

«Потому, что сердце негодяя полно лишь тем, что он приобретает. А сердце героя полно тем, что он теряет».