Осенний мост

С той стороны прохода к Гэндзи кинулся какой-то юноша. Волосы его были очень коротко подстрижены. В руках он держал короткий меч, вакидзаси.

Гэндзи попытался защититься. Но тело ему не повиновалось. И пока он следил за происходящим, юноша глубоко всадил клинок в живот Гэндзи. И Гэндзи — кем бы он там ни был, пассажиром или кем иным — ощутил удар и жжение, как если бы его ужалила какая-то огромная ядовитая тварь. В лицо юноше ударила струя крови. Мгновение спустя Гэндзи сообразил, что это его кровь. Внезапно тело его обмякло, и он упал на пол.

Среди лиц, склонившихся над ним, оказалось лицо необычайно красивой молодой женщины — и красота ее тоже была необычной. У нее были светло-карие глаза и каштановые волосы; а черты лица — странно подчеркнутые и эффектные, и чем-то напоминали лица чужеземцев. Она кого-то напомнила Гэндзи, хоть он и не мог понять, кого именно. Женщина опустилась на колени рядом с ним и, не обращая внимания на кровь, обняла его.

Она улыбнулась ему сквозь слезы и произнесла:

— Ты всегда будешь моим Блистательным Принцем.

Игра с его именем. Гэндзи. Так звали героя древнего романа.

Гэндзи почувствовал, что его тело пытается что-то сказать, но губы не повиновались. Он увидел, что на длинной, изящной шее женщины что-то поблескивает. Медальон с изображением стилизованного цветка. А потом он ничего больше не видел, ничего не слышал, ничего не ощущал…

— Господин Гэндзи! Господин Гэндзи!

Гэндзи открыл глаза. Рядом с ним стояла на коленях служанка Умэ, и на лице ее было написано беспокойство. Он приподнялся на локте. Оказалось, что, потеряв сознание, он вывалился из комнаты и очутился в саду.

— Господин, с вами все в порядке? Простите, что я вошла к вам без дозволения. Я дежурила снаружи и услышала глухой удар, а когда я позвала, вы не ответили.

— Со мной все в порядке, — ответил Гэндзи. Он оперся на служанку и уселся на террасе.

— Может, вызвать доктора Одзаву? — предложила Умэ. — Просто на всякий случай.

— Да, возможно. Пошли кого-нибудь за ним.

— Слушаюсь, господин Гэндзи.

Умэ поспешно кинулась к двери, шепотом отдала приказание другой служанке, ожидавшей там, и поспешно вернулась обратно.

— Господин, может, принести вам чаю?

— Не надо. Просто посиди со мной.

Что это было? Какой-то припадок? Или, наконец-то, одно из обещанных ему видений? Но ведь не может же быть, чтобы это и вправду было оно! Если это было видение, то это было видение его собственной смерти. Какая с него польза? Гэндзи ощутил глубинный, холодный страх, какого никогда прежде не испытывал. Быть может, ему предназначено не стать провидцем, а еще в молодости лишиться рассудка. Такое нередко случалось в их семействе. У Гэндзи до сих пор кружилась голова, от падения и видения — или сна, или галлюцинации — и он потерял равновесие.

Умэ мягко поддержала его, подставив собственное тело.

Гэндзи прислонился к ней; ему по-прежнему было очень страшно. Нужно будет сегодня же отправить деду письмо и попросить его незамедлительно приехать в Эдо. Только Киёри сможет объяснить, что же с ним случилось. Только Киёри сможет отыскать в этом смысл, если смысл действительно есть.

Но прежде, чем гонец успел уехать, во дворец прибыл другой гонец — из замка «Воробьиная туча».

Окумити-но-ками Киёри, воин и провидец, глубоко почитаемый князь Акаоки, правивший княжеством в течение шестидесяти четырех лет, скончался.

Глава 2 Роза «Американская красавица»

Излюбленное высказывание самураев гласит: «Первая мысль после пробуждения — о смерти. Последняя мысль перед сном — о смерти». Такова мудрость никогда не рожавших глупцов.

Вместо того, чтобы верить слабаку, видящему только смерть в крови, найди человека, который вместо этого видит жизнь.

Первая мысль после пробуждения — о жизни!

Последняя мысль перед сном — о жизни!

Лишь такой человек знает, что смерть и без того приходит достаточно скоро.

Лишь такой человек воистину способен постичь сердце женщины.

«Аки-но-хаси» (1311)

1867 год, дворец «Тихий журавль», Эдо.

Тоска, владевшая Эмилией Гибсон, была столь велика, что Эмилия каждое утро просыпалась от того, что ей снился ветерок, несущий запах цветущих яблонь. Это не было более воспоминанием о Яблоневой долине ее детства, порождающим болезненную пустоту в груди, ни грезой о ветре, несущем утраченное благоухание садов с берегов реки Гудзон. Нет, Эмилия скучала по другой Яблоневой долине, лощине с какой-нибудь сотней яблонь, расположенной на расстоянии полета стрелы от замка «Воробьиная туча».