Осенний мотив в стиле ретро

- Я вас уверяю... - с прозрачной для опытного глаза горячностью взвивается Струйский.

Но полковник вроде бы и внимания не обращает и гонит собеседника своего в угол простенькими вопросами:

- Разве не удивительно, что вы, человек аккуратный, бросаете дорожный чемоданчик с неизвестным содержимым среди святая святых - своих рукописей? Разве не удивительно, Борис Иннокентьевич, что любящие вас близкие люди, у которых - заметьте! - нет никаких оснований сомневаться в левом, так сказать, направлении ваших мыслей, разве не достойно удивления, что они предлагают вам спрятать опасный предмет и никак его не обозначают?

- Может показаться так, господин Ильин, но, право же, никто не вводил меня в курс дела, - пытается увильнуть Струйский, - я, видите ли, нашел его...

- Не убедительно, - перебивает полковник чуть более жестким тоном, - не убедительно-с! Ибо тогда вы непременно поинтересовались бы содержимым, а обнаружив, что чемоданчик не ваш, сразу же приступили бы к розыску владельца, дали бы знать в полицию. Вы ведь честный человек, господин Струйский, и никак вы из этой своей честности не вывернетесь!

Хозяин кабинета с удовольствием прищуривается. Капкан - налаженный механизм из портрета, кресла, письменного стола и полковника Ильина - с легким треском захлопнулся.

Струйский опускает взгляд и устремляется на скользкий путь наименьших потерь, тех, что кажутся ему наименьшими. Теперь он жалкий тюбик с ложью в сильных и умело тренированных пальцах Ильина.

- Хорошо, - выдавливает он из себя, - хорошо, господин Ильин, я действительно знал о листовках в чемодане, я заглядывал туда...

- Ах, оставьте, - едва ли не салонно вздыхает полковник, - оставьте, молодой человек, - не заглядывали, да и вряд ли вас интересует листовочный способ борьбы с самодержавием, у вас, насколько нам понятно, собственные идейки водятся...

Он едва заметно улыбается - доволен бестия.

- У вас, Борис Иннокентьевич, иные взгляды, но дело не в этом. Нелепо, однако, чтобы любящий брат ни с того ни с сего подсунул в дом своей сестрицы таковскую бомбу, подсунул, ни словом о том не обмолвясь. Я думаю, Серафима Даниловна немало сил приложила, дабы его уговорить, да и вас, пожалуй. Вы-то ясно понимали, что дом Струйских в первую голову под подозрение попадет... Не хотите вы со мной откровенничать - вот беда-то, себе самому помочь не желаете.

Ильин облизывает пересохшие губы - ответственный момент в его допросе.

- Вот поймите меня, Борис Иннокентьевич, - продолжает он, втискивая в голос свой максимум сочувствия, - постарайтесь понять. Листовочки-то у вас обнаружены, тем самым братец Иван Данилович здорово под монастырь вас подвел. Но дело опять же по-разному повернуть можно, скажем к слову - вдруг вы по неопытности поскользнулись, с кем не бывает. Но тогда извольте сие утверждение искренностью своей доказать. Кто вам чемоданчик передал - вот в чем загвоздка. Назовите, покайтесь, и все в порядке. К чему вам морока эта?

- Да не знаю я, как чемодан в доме оказался, - начинает нервничать Струйский, - ей-богу не знаю, может, подбросил кто, может, Иван занес, спросите у него...

- Э-э, нет, так дело не пойдет, - назидательно тянет Ильин, - опять вы душевным моим расположением пренебрегаете. Чемоданчик к вам после ареста Ивана Даниловича попал, так? Действие это через сестру его шло - через вашу супругу, однако она лишь сигнал дала, дабы некий неизвестный передал вам означенный груз, сама же она не встречалась с ним - таково именно, уверяю вас, было условие ее братца. Ее, значит, под удар никак не ставить, а только вас. Потому ее положение безусловно твердое - никакого, дескать, сигнала не давала, никакого чемоданчика в глаза не видела. Последнее - вероятнейшая возможность, а первое, простите великодушно, - чистейшая ложь. Но нас, поверьте, Борис Иннокентьевич, ее гимназические игры со всякими тайными знаками нимало не трогают. Нас личность, встречавшаяся с вами, интересует, и все. Согласны ли назвать ее?

11

Я - в меняющемся там. Капкан - портрет, глаза Ильина и прочее - тот же, но Струйский - иной. Он явно подавлен, дурно выбрит, под глазами мешки.

- Что же вы упорствуете, Борис Иннокентьевич? - устало спрашивает полковник. - Право, смешно, впрочем, скорее печально. Печально видеть, как разумный и талантливый молодой человек упорствует в заблуждениях. На что надеетесь?

Струйский затравленно молчит. Не столь уж малой ценой дался ему этот опыт - пусть собеседник выложится, откроет карты, а там решать. Странно подчас постигается писателем цена слова...

- Дело-то закрывать надо - вот беда, - спокойно продолжает полковник Ильин, - и может оно для вас не тем - ох, не тем! - концом повернуться. Вы ведь как рассчитываете - предполагаете легким испугом отделаться? Не выйдет, батенька, ничего такого не предвидится. Мы учреждение серьезное, у нас всякие меры доступны. Вот хотите простенькую картинку изображу?

Струйский поводит глазами, полковник сейчас для него - опасный предмет, источник боли, вроде капканной защелки.

Ильин устраивается поудобней и приступает к живописи.