Осенний поход лягушек

— Да, — отзывается тетя Нина, — вот в восемьдесят третьем году была золотая осень! Вино было такое. Картошку пахали и дровы пилили — вино было, шли ребята с удовольствием за бутылку. Теперь деньги не в моды.

Предстояло снова идти в Заселище.

Как еще может называться деревня, из которой даже за хлебом никто не выходит, а вокруг образовалось такое незаселище, что трудно представить.

— Как называется такое место, самое отдаленное, самое глухое, куда ни проехать ни пройти? — спрашивала я когда-то свою собеседницу в Заонежье, в деревне Тявзия.

— Так у нас теперь самое зáглушье и есть, — отозвалась она.

Поглощающая способность продуктивного префикса знаменует быстрое перекраивание границ и территорий. Некогда цивилизованные земли поступают в распоряжение запустения и одичания.

Ну и как там в Заселище? Не появилась ли наконец лошадка, или все так же копают лопатой старики свои огороды, как они там справляются, что с хлебом, что они предпринимают, когда нужен врач, не убавилось ли злобности и не смягчилась ли хватка у сторожевого пса по соседству, не укоротили у него цепь и не улучшился ли у него характер?

А тот лен, который ушел под снег в поле за Гадомлей и куда меня не пустил светло-серый минувшей зимой, благополучно перезимовал, весной никто не приступился к нему с соляркой и спичками, это поле простояло все лето, и теперь лен все еще там, в урочище Дубны!

Приготовление к новой встрече происходило в определенном направлении.

Лен там, а светло-серый так и сидит среди бела дня все на том же шихане вместе с вороном.

Зимой они выходят на открытые места, где на ветру плотнее снег, а теперь осень, они сытые, им полагается быть в лесу.

К этому времени я значительно преуспела в волчеведении. Оценила роль дубинки. Узнала, что если волк перебежит дорогу, то это к счастью, что современные волки не боятся детей, женщин, тракторов и машин, внимательно относятся к мужикам, с ружьями и без.

Короткой стрижкой и джинсами их не обманешь. Важнее махорка, солярка. И ружье — не дубина — блеск стволов, ружейное масло, порох. Некоторое стремление сбить их с толку у меня было.

Но они не обознались. Зато я обозналась, и по-крупному. Приняла их вечернюю идиллию за все что угодно, только не за свидетельство их постоянной прописки, да еще и обругала ни за что ни про что добропорядочное семейство последними словами и чуть было не лишила права голоса.

Не успела я свернуть с шоссе, не такого оживленного, как обычно, — все же седьмое октября, День Конституции, — как сразу же начались разъезды и развороты, тракторные колеи поперли во все стороны.

Дороги крутились вокруг каждого поля, показалась низина, поросшая лесом, кажется, надо идти туда.

Однако светло-серые заявили о себе гораздо раньше, чем я готовилась. Не то что за Гадомлей, а еще задолго до Заселища, в первом же перелеске, в сырой низине.

Утро было золотое из золотых. Все было плотно затянуто ночным звенящим льдом. Все было туго схвачено, все сосуды запечатаны, пузырьки и трещины шевелились в их глубине. Такой лед выдерживает брошенный на его поверхность камешек или ветку, но, если на него ступить, гнется и ломается, но, кроме меня, никто испытаниями на прочность на этих пустынных дорогах, невозобновляемых колеях здесь, похоже, не занимался.

Однако стоп. Единый ледяной покров все же взломан.

Не надо быть особым знатоком, и даже к знаменитой монографии Зворыкина «Как определить свежесть следа» можно не обращаться.

Пробежали недавно. Вон ледышки все еще осыпаются туда, в темную грязную воду, — лапа в комке, пальцы крепко сжаты, пятка глубоко впечатана.

Каждый отпечаток почернел и наполнился водой. Они бежали по дороге, местами обходя, местами перепрыгивая замерзшие лужи, тогда вмятины были особенно глубокие; грязь, мерзлая снаружи, все еще оставалась мягкой внутри. Некоторое время нам было по пути, наконец они свернули с дороги, не идти же им в самом деле в Заселище, с зарей им полагается возвратиться после ночных дел и быть в лесном овраге или колке. Дорога пошла вверх, и снова открылись поля. Они были большей частью распаханы, огромные вывернутые пласты заветрились и как будто зачерствели.

Вдалеке глаз различил нечто ярко-рыжее. Если это ржавая цистерна, брошенная слева от дороги, то, значит, скоро Заселище. Солнце поднялось уже высоко, но лед не таял.

До чего влияют они даже одним напоминанием о себе на скорость передвижения одинокого путника!

Распаренная, в сбившемся платке и распахнутой телогрейке, влетела я в Заселище.

У заколоченного магазина я увидела наконец человека. Он перекладывал к себе в сумку из деревянного ящика, стоящего на земле, только что привезенные свежие буханки. До чего я обрадовалась живому человеку!

— Не волков надо бояться, а людей! — сказал славный парень. — А этих-то здесь, пожалуйста, сколько угодно.

— Лучше никого не бояться. Только кому понравится ходить с ними по одной дороге. А ведь мне еще в Гадомлю надо, а потом в Дубны. Может, какой трактор туда поедет, за сеном, соломой? Никто в ту сторону не собирается?