Осенний свет

Дальше опять шел большой пропуск, Салли Эббот вздохнула и захлопнула книгу.

III Размолвка между стариком и старухой усугубляется

Страсть правит людьми, и правит всегда неразумно.

Бенджамин Франклин, 5 февраля 1775 г.

Салли была не из быстрых чтецов. Она имела обыкновение не торопясь смаковать прочитанное, даже когда знала, что тратит время на заведомую чепуху. А тут еще то ли мягкие подушки за спиной были причиной, или бодрящий холодок солнечного осеннего дня, или незначительность того, что она читала – Горас бы удивился, почему она до сих пор не бросила эту книжонку, жалко попусту транжирить жизнь, бывало, повторял он, – но она то и дело отвлекалась, начинала клевать носом и задремывала; и теперь, когда отложила книгу, не дочитав и до половины, было уже далеко за полдень.

На этот раз ее оторвал голод. Она огляделась, недоуменным взглядом воспринимая окружающую действительность – вернее сказать, другую действительность, потому что книжка, при всей своей глупости, была наглядна, как сновидение: Салли видела и этих людей, и этот нелепый старый мотобот, видела так же явственно, как на картинках. Она посмотрела на обложку – там была изображена полуголая девица и ужасный старый капитан (совсем не такие, как она себе представляла) – и покачала головой. «Ну куда это годится», – вздохнула она. Ведь у капитана должны быть крошечные, будто пулями пробитые глазки, а девица нарисована с черными волосами. Ей вспомнилась – будто выплыла из другого времени и места – их вчерашняя ссора с Джеймсом. На расстоянии все казалось глупым, высосанным из пальца, как злоключения в книжке, которую она читала. И, глядя в окно на разноцветную листву и голубое-голубое небо, Салли уже подумывала о том, чтобы позвать брата и помириться. Очень может быть, что в какой-то момент, когда она дремала и не слышала, он поднимался к ее порогу и отпер дверь.

Она решила встать и проверить. Пол был такой холодный, будто босиком ступаешь по снегу; пришлось, хоть и не терпелось подбежать к двери, все-таки задержаться немного и сначала надеть шлепанцы, а уж заодно и серую вязаную кофту. Слышно было, как внизу зазвонил телефон. Салли подошла к двери, повернула ручку: нет, заперто. «Вот осел старый!» – вслух сказала она. Телефон продолжал звонить. Он небось во дворе где-нибудь яйца собирает, чистит коровник, кормит свиней и лошадей, или что там ему сейчас полагается делать. Ну что ж, подумала она, пусть звонят, она тут бессильна – она сидит под замком у себя в спальне, как бедная сумасшедшая старушка из какого-то романа. И пошла к двери на чердак, чтобы принести себе еще яблок. По дороге она ощутила запах из-под умывальника, куда задвинула утром полное судно. Надо бы как-то его вылить, подумала она, нахмурив брови. Может быть, на чердаке найдется старое ведро. Обдумывая эту проблему, она стояла у окна, выходящего на передний двор, за которым шла дорога, и вдруг, почти бессознательно, приняла самое простое решение: подняла раму, сморщив нос, поднесла судно к окну и вывернула его содержимое на кусты у стены. И уж после этого пошла за яблоками.

Когда Джеймс собрал яйца, напоил скотину и вернулся в дом, телефон надрывался. Он, пожалуй, догадывался, кто это звонит. Снял трубку, бодро произнес:

– Алё?

– Здравствуй, па. Это Джинни.

– Я так и думал, что это ты, Джинни.

– Вот позвонила узнать, как у вас там дела.

– Я так и думал, что ты позвонишь узнать.

Он представил себе, как она хмурит брови.

– Ну? – спросила она.

– Что – ну?

– Как у вас дела?

– Да прекрасно. Все в полном порядке. А у вас как?

Она спросила:

– Как тетя Салли?

– Тетя Салли? Жива вроде.

Последовало молчание.

– И как же прикажешь тебя понимать?

– Дело в том, что она не вставала сегодня. Осталась у себя спать.

– Совсем не вставала?

– Вроде бы нет. Я, понятно, под дверью не подслушивал.

– И ничего не ела?

Старик наклонил узкую старую голову и прищурился на палые листья, осыпавшие газон.

– Папа!

– Нет. Вот тут могу определенно сказать: не ела.

Он представил себе, как дочь озабоченно хмурится, может быть, достает сигарету. Наконец, наверно сделав затяжку, она сказала:

– Не может быть! Так ни разу и не выходила из комнаты?

– Ни разу. – Он кивнул, по-прежнему разглядывая листья. – Это определенно могу сказать.

– Папа, – сказала она. – Ты забил дверь гвоздями!

Он покачал головой.

– Вовсе нет. Достал второй ключ.

Оба молчали. Потом она проговорила:

– Я сейчас приеду.

– Не надо, Джинни, слышишь? Занимайся своими делами. Я ей с утра открыл дверь, а она не пожелала выходить. За целый день по дому палец о палец не ударила, даже завтрак не изволила приготовить. Что я должен был делать по такому случаю? Она воображает, будто может поселиться у меня, жить на мои средства и ничего не делать, только отравлять мой дом своим мерзопакостным телевизором и портить воздух безмозглой болтовней...

– Ты только подожди, больше ничего не делай, – сказала Джинни. – Я сейчас буду.