Они, точно дети, стояли обнявшись и плакали. Как она любила этого мальчика! Кажется, ничего на свете...
Продолжалось это какие-то мгновения. Потом он усмехнулся, шагнул в сторону, смущенно тряхнул головой и вытер глаза. Глубоко опечаленная, она стояла и смотрела искоса, дожидаясь, пока он справится с собой, потом протянула стакан.
– Ричард, что же это такое между вами произошло?
Он улыбнулся перепуганно, будто вот-вот опять заплачет. Но потом с показной храбростью ответил:
– Наверно, она обнаружила мои недостатки. – И снова улыбнулся.
– Глупости. Нет у тебя никаких недостатков.
– Эх, тетя Салли. Есть, да еще какие.
Она не стала расспрашивать дальше, ни в тот раз, ни потом. Она отлично знала, какой у него был недостаток: трусость. Вернее будет сказать, отчасти обоснованный страх перед отцом. Ему бы, конечно, следовало убежать с этой девочкой. Но нет. «Скоро», – твердил он. Даже Горас стал намекать, что он что-то слишком долго тянет; Джеймс, подозрительная курица, уже начинал догадываться. «Весной», – обещал Ричард, и, кажется, всерьез.
Теперь, озирая свою комнату при свете единственной на всю округу еще горящей лампы, Салли вдруг отчетливо представила себе, каково ему было в ту последнюю ночь, когда он напился у себя на кухне: дочка Флиннов замужем за другим, а дяди Гораса нет на свете, и Ричард один-одинешенек в своей комнате, наверно единственной освещенной комнате на горе. Потом ей вдруг представился Джеймсов дробовик двенадцатого калибра, нацеленный на ее дверь. И сердце у нее на минуту забилось яростнее.
– Ты еще заплатишь, Джеймс, – вслух произнесла она. – Заплатишь за все!
Она закрыла глаза – проверить, не хочется ли спать, – и почувствовала страх, будто падаешь, падаешь куда-то. Пришлось, хоть она и утратила к этой книжке доверие, снова обратиться к чтению.
Восток алел.
Мистер Нуль, уже поворачивая рукоятку, сообразил, что, кажется, немного просчитался. Он замкнул угрей на коробку зажигания, а надо было прямо на цельнометаллическую переборку. Теперь-то поздно: все приготовлено, сверху раздался стук, условный сигнал. Деревянная лопатка щелкнула угрей по носу, и заряд с грозным треском побежал по проводам, сжигая их, как молниеносная сварка, проник в коробку зажигания, и запутанное ее содержимое вспыхнуло и подлетело кверху китайским фейерверком, хотя любоваться было некому, кроме индейца, который стоял чуть не по колено в воде, затопившей машинное отделение, так что если что и видел, то осмыслить не успел. Мистер Нуль слез со своей деревянной табуретки и бросился к машине посмотреть, велик ли урон. Индеец плавал лицом в воде. В коробке зажигания не осталось ровным счетом ничего – только спекшаяся пластмасса и зола. Поддавшись неожиданному порыву, по своей врожденной любви к порядку он вытащил индейца из воды и аккуратно привалил к станине, а сам пошел вверх по трапу и столкнулся с Питером Вагнером, бледным как полотно.
– Уложили мы их? – выпалил мистер Нуль, а Питер Вагнер в это же самое время спросил:
– Где индеец?
Спросили было еще раз, и снова одновременно, как два рыжих в допотопной клоунаде, и тогда Питер Вагнер прыгнул мимо него и заглянул в дверь машинного отделения.
– Мертвехонек, – проговорил он хрипло, как проквакал. Ему еще предстояло убедиться, что он судил слишком поспешно – они все судили слишком поспешно, – однако...
Салли Эббот недоверчиво округлила глаза и перечитала: