Осенний светлый день

В назначенный час апреля Иван прикатил на знакомую станцию в полном таежном обмундировании и с двумя раздутыми до предела громадными рюкзаками. Хоть и большой получился груз, но еще от многого пришлось отказаться, ограничивая себя буквально во всем. Даже спальный мешок пришлось оставить дома, успокаивая себя слабой надеждой, что зимовье окажется теплым. Долго маялся Иван, всячески убеждая себя, что и ружье бы не надо брать, хватит одного, Глебова, тем более, что свое излишне тяжелое, мало подходящее в тайге, двенадцатого калибра, но не убедил; таежная жизнь щедра на случаи, когда надеяться возможно только на себя. С Глебом надежно, но не будет же он все время ходить следом.

Глеб к походу готов был давно, но сказал, что надо переждать еще день или два. На прошлой неделе вызывал его на телефонные переговоры знакомец Костя Понягин, опытный таежник, который даже фамилию имеет вполне таежную. Так вот этот Костя со своим напарником тоже замыслил пойти поорешничать и тоже настроился на хребет Харамурэн, куда он заходил со стороны Мойгат не меньше десятка раз. Еще Костя сообщил, что договорился с бортовой машиной, груз везет большой, потому что собирается пробыть в тайге не меньше чем до середины лета. А в Мойгатах наймет не лошадей, а трактор, чтобы не маять свои ноги и без всякой мороки зайти на хребет и разом завезти весь груз. Так что если Глеб, дескать, согласен, то он, Костя, предлагает объединиться хотя бы для захода в кедровники: так будет и дешевле, и надежнее. Иван, как и Глеб, посчитал такое предложение удачей и был согласен ждать попутчиков и день, и два, и три.

Костю ждали в любой момент и даже не отлучались никуда со двора, но все ж он приехал неожиданно: сели обедать, только Константин Петрович ударился в воспоминания, найдя в Иване податливого слушателя, как за воротами на тихой улочке загудела машина, раздались голоса и в ограде под окнами появился Костя. Костю Иван видел за последние десять лет три или четыре раза, с интервалами в несколько лет, и всегда удивлялся, что этот мужик не меняется и в малой мере — каким был десять лет назад, таким и остался по сей день: худощавый, чуть сутулый, нервно-подвижный, на свежем, но неопределенного возраста лице быстрые, порой ускользающие глаза.

Костя не хотел ждать и малого полчаса, потому что шофер торопился поскорее закончить рейс, а путь еще не близкий, да и в Мойгатах нужно сегодня же сделать немало: прикупить мяса и, главное, суметь договориться о тракторе, чтобы уже завтра утром начать заход в тайгу.

Обед скомкали, наспех похватали вареного-жареного, чем-то запили и поднялись из-за стола, к большому неудовольствию Константина Петровича, который в своем рассказе подошел к самому интересному моменту, когда он привез в Иркутск живую самочку соболя, а приемщица стала утверждать, что это самец. Скидали вещи в кузов и — вперед.

С Костиным напарником познакомились уже в машине, — сам Костя сел в кабину, — как положено пожали руки, сказали имена. Мужик назвался Тимофеем, но это серьезное имя мало подходило к его большой расхристанно-панибратской фигуре, к сделанно-простецкой физиономии, а больше приставало растрепанное Тимоха, как оказалось, самое что ни на есть привычное для него имя.

Хоть и весна, хоть и отбарабанила капель, и обнажились проталины на южных склонах бугров, и солнце светит истово, а едва машина выбралась на тракт и прибавила скорость, как жгучий ветерок просочился за ворот, в рукава, крепко напомнил о недавней зиме, заставил лечь на дно кузова, забраться под брезент. Гудела сильным мотором машина, погромыхивал и встряхивал на дорожных выбоинах кузов, чертили вершинами синее небо голые березы и осины, пролетавшие вдоль дороги, и душа Ивана, как в ранней молодости, радовалась движению, дороге и будущей таежной жизни. Теперь только через месяц, в лучшем случае, он вернется в поселок и дослушает рассказ Константина Петровича. История и в самом деле забавная, курьезная даже, немало говорящая о характере хозяина дома, и слышал ее Иван от того же деда Константина раза три или четыре, но Константин Петрович тут же забывал, что он уже рассказал о соболе и приемщице, и готов был хоть немедленно прокрутить в памяти тот давний случай.

— Это, Ванюха, после войны было. Сколько же лет тогда прошло, как я вернулся?.. Однако порядочно. Глеб в школу пошел. Бегал я тогда за соболями. Да-а… Хорошо добывал. Но ценился живой. Если так сдавать — триста рублей, ну четыреста. Красная цена. А живой, да самочка — две тыщи. Деньги. Это на старые, но в то время это были деньги, я тебе скажу. Расплождали тогда соболя в тех местах, где его напрочь выбили, и денег на это не жалели. Здесь ловили, а там выпускали. Но не каждый умел их живьем добывать. Попалась как-то мне самочка, крупная такая, темненькая. Такие ценятся. Да-а… Повез я ее в Иркутск. Там живых принимали.

Дед Константин обычно рассказывает неторопко, слово подкрепляет жестом, смотрит собеседнику в глаза.