Осенний светлый день

Давно уже прошли первые заморозки, и никаких грибов уже нет, кроме опят. Но опята — тоже грибы. Можно далеко не ходить, искать грибы сразу за домами, в корчевниках, или перейти дорогу и поискать около старых пней, но ведь известно каждому, что дальние грибы лучше, и мы, не сговариваясь, уходим лесной дорогой. Точнее, лес, с одной стороны, а с другой, чаще всего, море. Мы идем, и море лишь изредка скрыто от нас молодым частоколом сосенок.

Несколько дней с северо-запада тянуло холодным ветром. Море наливалось свинцовой тяжестью; по всему морю катились тяжелые белоголовые валы, наваливались на песчаный берег, рушили берег. А вчера, когда ветер был особенно сильным, рухнула в море с крутого берега старая разлапистая сосна. Она долго сопротивлялась ветру и волнам, а вот вчера рухнула.

Но сегодня день тихий, солнечный и теплый. Море по-летнему сине и спокойно. И кажется, что зима будет нескоро и таких хороших дней впереди еще много.

Мы прошли сосняки, обогнули сонный залив и пришли в березовую рощу. Правда, здесь не только березы, встречаются и купы сосенок, но берез все же больше. Роща будто обновилась: светлая и спокойно-грустная. Некоторые березы желтыми стали и потеряли много листьев, у других пожелтели только пряди, длинные, свисающие к земле.

Мы не спеша бредем по светлому лесу, радуемся теплому дню и обилию закатных красок. Среди спокойно увядающих берез вдруг увидишь отчаянно раскрашенную осину. Она никак не хочет смириться, что ее лето прошло, и листья на осине, как и летом, неспокойны, волнуются, шелестят. Облетают листья шиповника, открывают ярко-красные продолговатые ягоды. Ягод много, и видны они далеко — самая яркая краска на богатой палитре осени. Синее небо, синее море, белые стволы берез, желтые, зеленые, багряные листья деревьев и красные ягоды шиповника.

И лишь сосенки стоят как ни в чем не бывало: осень их не пугает, да и зима тоже.

А все-таки, значит, скоро зима: трава пожухла и сухо шелестит под ногами. Но грусть мимолетна, скоро проходит и снова радуешься осеннему лесу. Радуешься теплу и свету, идешь вольно, и в тебе нежность к этим березам, и уже не чувствуешь себя в лесу пришлым горожанином, а будто и города вовсе никакого не было и ты всю жизнь, да нет, даже всегда, жил в этих лесах.

Около старого березового пня нашли мы дружное семейство рыжих упитанных опят.

— Красивые какие, — говорит Димка. — Как солдатики. — Он трогает пальцем пробковые шлемы опят, что-то мурлычет, ползает около пня на коленях.

Отсюда, от пня, угляделось еще одно семейство опят, я говорю об этом Димке. Димка вскакивает с земли, как развернувшаяся пружина.

— Где?

Он приносит грибы и осторожно кладет их в корзинку. И снова ползает около пня.

— Ну что, — спрашиваю, — будем срезать?

— Не-е, — говорит Димка. — На обратном пути лучше. Или завтра придем. Ладно?

Димке просто жаль срезать такие красивые грибы. А они и вправду хороши в осеннем светлом лесу. Крепкие, неувядшие.

Время в лесу летит незаметно. Судить по солнцу, так уже перевалило за полдень, а мы вроде и пришли-то совсем недавно и наша корзинка, одна на двоих, далеко не полная.

Грибы мы берем плохо и часто отвлекаемся. Вот пригнулся к траве Димка, сгорбился, затих.

— Что там, Димка?

Он предупреждающе шипит и делает знаки, чтобы я говорил тихо. Заглядываю ему через плечо и вижу сонного золотистого жука. Такого красивого золотистого жука я не видел с самого детства.

— Что ты собираешься с ним делать, — спрашиваю я Димку.

— А зачем? — отвечает Димка шепотом.

Мне почему-то становится неловко, и я хочу сказать Димке хорошие и нужные для этого случая слова, но не могу их вспомнить.

В березовой роще мы оказались не одни. Там, где роща переходит в сосновый бор, встретили двух грибников, Димкиных знакомцев. Димка представил мне их еще издали.

— Они братья. Вон, который длинный, Пашка. Он в четвертом классе учится.

Я слышу неудовольствие в Димкином голосе.

— Ты в ссоре с Пашкой?

— Да нет. Просто он такой… — И Димка неопределенно и не совсем дружелюбно машет рукой.

— Ну а второй как?

— Васька-то? Васька хороший. Маленький только, первоклашка.

Мы постепенно сближались с братьями, потом их скрыли кусты, я даже забыл о братьях, но внезапно кусты раздвинулись, и на крошечную желтую поляну вышел Васька. Я не разглядел его издали. И теперь смотрел на него во все глаза. Маленький пастушок? Да, скорее, Иванушка, братец сказочной Аленушки. Васька в длинной рубахе. Не хватает только витого шелкового пояска. Васька белоголов, синеглаз и круглолиц. И льется из Васькиных глаз радостная удивленная синь.

— Ди-има, — сказал Васька высоким и переливчатым голосом, — ты знаешь, где дятел живет? А я знаю. Хочешь, покажу?

Горло у Васьки по-птичьему трепещет, и кажется, там у него спрятана светлая серебряная свистулька.

— Ди-и-ма!

Димка наклоняет голову набок, смотрит заинтересованно.

— А где?

— Там. — Васька машет тонкой рукой в сторону высвеченных солнцем берез. — Я ви-идел. Краси-ивый такой.

Свистит переливами серебряная свистулька.

И я рад, что Димка встретился с Васькой и тому, что они рады друг другу.