Осенним днем в парке

Разве это была жизнь? Он искал для себя отдушины в том, что запирался вечерами в кабинете и читал умные книги. Это возвышало его в собственных глазах. Читал все, что печаталось в журналах и газетах, — это давало ему право считать себя передовым человеком. Он не пил, не курил, не изменял жене. Молодые учителя уважали его. Он гордился этим. Ему не было скучно — так был всегда занят.

И все это было не то! Нет…

Его пригласили заниматься с группой командиров, срочно подготовить их к экзаменам в военную академию. Он был смущен. Пошел на первый урок с опаской: ему казалось, что он не сумеет найти общий язык с военными людьми, он — такой маленький, и они — широкогрудые, в начищенных сапогах. Но командиры вели себя почтительно. Уважали знания, были точны и исполнительны.

Матвей Борисович осмелел. Он стал гордиться тем, что работает в армии. Кто он? Обыкновенный учитель. А перед ним сидят капитаны и старшие лейтенанты. Каждый из них командует людьми. Значит, фактически перед Матвеем Борисовичем сидели целые подразделения.

Он стал полковым учителем. Принес присягу. Он разрабатывал свой метод обучения малограмотных красноармейцев. Консультировал учителей из других воинских частей. Ссорился с командиром полка из-за количества часов для занятий так же, как когда-то с заведующим наробразом.

Он жаловался на «своих лейтенантов», если они пропускали уроки, ходил на дом к «своим капитанам». На него сердились командирские жены. Но учитель был непреклонен. Между собой ученики называли его «въедливым стариком», но побаивались и любили.

Все это возвышало Матвея Борисовича в собственных глазах.

Но никогда еще так ясно учитель не ощущал перемену, происшедшую в его жизни, как в эту ночь. Смотрел на огонь, то вспыхивающий, то замирающий, и был счастлив от сознания, что его не сморила усталость, что он бодрствует у костра. Собирает под соснами ветки и шишки и подбрасывает их в огонь. А штабисты спят…

У Матвея Борисовича сладостно замирало сердце.

Огромное небо над лесом, темное перед рассветом, предутренний холод, настойчивый крик ночной птицы — все волновало его. Он не мог усидеть на месте, должен был двигаться, преисполненный жизненных сил. И снова пошел в поле. На командном пункте, привалившись к насыпи, стоял Бабченко. Плащ, накинутый на плечи, топорщился, как горб. Бабченко смотрел вдаль, на темный лес. Фонарь бросал тусклые отблески на его испачканные глиной сапоги.

— Как дела? — спросил Матвей Борисович, интересуясь подготовкой к стрельбам, но лейтенант не понял его и сказал:

— Очевидно, Матвей Борисович, в условии была ошибка. Не получается задача по ответу, я уже два раза решал.

— Удивительное дело, — раздраженно отозвался учитель. — Я преподаю тридцать лет и тридцать лет слышу одно и то же: «Очевидно, в условии ошибка». Или: «Очевидно, в ответе ошибка». Идемте к свету, давайте решать при мне. — Он вытащил из своего бездонного кармана задачник. — А ну… я вам докажу, что ошибки нет.

Бабченко послушно опустился на корточки. Матвей Борисович ходил вокруг него, припрыгивая и заглядывая в задачник через плечо.

— Ну, вот видите, вышла! — сказала он с удовлетворением.

Начинало светать. Побледнело небо. На дереве, проснувшись, завозились птицы.

— Не поделили чего-то, ссорятся, — сказал Бабченко, прислушиваясь к птичьему гомону.

— Нормальная семейная жизнь, а? — поддержал его Матвей Борисович, желая сгладить впечатление от своей резкости.

И вдруг лейтенант спросил:

— Соня вам ничего не говорила?

— Соня? — переспросил Матвей Борисович, не понимая, почему лейтенант спрашивает о его дочери.

— Мы с Соней решили пожениться… — сказал Бабченко, — осенью, когда я вернусь из лагерей.

— Осенью, — повторил растерянный Матвей Борисович.

Скромная, маленькая Соня, застенчивая учительница, которая иногда по просьбе отца приходила в часть на занятия по русскому языку, та самая Соня, которая просила купить ей новые туфли?

Матвей Борисович топтался на месте, но лейтенант, деловито посмотрев на часы и красноватое от восходящего солнца небо, спросил:

— Вы на командном пункте батареи останетесь или пройдете в штаб? Пора.

— Я пройду в штаб…

Было уже совсем светло. Над лугом стоял легкий пар — начало пригревать солнце. В траве мелькали желтенькие цветочки, будто кто-то прошел здесь, закуривая, и одну за другой бросил на землю зажженные спички. На опушке стояла молодая тонкая береза. Ветерок раскачивал ее шелковистые ветви, и Матвей Борисович вспомнил Соню, когда она была маленькой, в белом платье с оборками, в желтых ботиночках, с бантом в распущенных вьющихся волосах. В день ее рождения приходили в гости дети, и Соня, стоя на стуле, красная от волнения, читала в нос стихи. Такая же худенькая, такая же беленькая, как береза. Теперь Соня уйдет к чужому человеку, а он останется дома. Сына Матвей Борисович любил меньше, чем дочь, — сын был педантичный, самоуверенный и полнокровный.