Осенними тропами судьбы

Белобрысая девушка — её звали Руной — снова сжалась в дрожащий комочек, а Правда пожалела, что вспылила и напугала её. Отказаться от подарка судьбы, сердце которого билось в ней?.. Она считала это немыслимым преступлением, её ужасала и возмущала даже сама мысль об этом. А эта глупая девчонка не понимала, какое чудо в ней поселилось, и хотела разом погубить и себя, и его. Правда скрипнула зубами. Решение пришло само — выплыло из многолетней беспросветной тьмы, как яркая краюшка луны.

«А что отец ребёнка?» — спросила она.

«Он чужестранец, — всхлипнула Руна. — Позабавился со мной и сбежал. Я не знаю, где он сейчас…»

«Ладно. — Правда достала из-за пазухи сушёную рыбу, сунула девушке. — На, погрызи. На солёненькое-то ещё не тянет? Меня вот почему-то не тянет…»

Руна, вонзившая было зубы в тягучую и жесткую рыбью плоть, взглянула на Правду изумлённо и непонимающе. Та усмехнулась:

«Я не мужчина, хоть и воин. И так получилось, что я тоже… хм, в тягости. — И она приложила ладонь к животу. — Мужа у меня, как и у тебя, нет, да и не нужен он мне. Я сама, коли ты захочешь, могу стать тебе «мужем». Я — дочь Лалады».

Правда рассказала Руне о своей родине и населяющих этот край женщинах-кошках. Она обняла девушку за плечи, а та заворожённо слушала.

«У нас спокойно, войн не было уже давно. Это благословенная земля. Я уже много лет там не была, но теперь хочу вернуться домой. Хватит, навоевалась. Признаться, я сама искала смерти, но этот ребёнок — знак, что я должна жить. В княжеской дружине восстанавливаться не хочу, да и не думаю, что меня примут обратно на службу. Ну, и не до службы будет какое-то время… — Правда снова задумчиво погладила себя по животу. — Но я гожусь на любую работу. Прокормлю и себя, и своего ребёнка. И тебя с твоим дитём. А коли кто будет спрашивать, чьё оно — говори, что от меня. Только не губи себя, милая, а?»

Руна поёжилась под медвежьим плащом.

«Ты… страшная, — сказала она. — Вся изрубленная… Не поймёшь, то ли женщина, то ли мужчина».

«Вот дурёха ты, — беззлобно усмехнулась Правда. — Кто ж по внешности судит? Ну… шрамы — понятное дело. Воинов без шрамов не бывает. Любить тебя буду, как женщина, а защищать — как мужчина».

Руна задумалась. А потом вдруг спохватилась:

«Спасибо тебе за плащ… Тебе самой-то не холодно? Тебе ведь… беречься надо. Простудишься…»

«Не бойся, болячки ко мне не липнут, — улыбнулась Правда. — И раны заживают быстрее, чем на собаке. Но плаща нам, пожалуй, и на двоих хватит: он широкий».

Вскоре под сухим деревом потрескивал костёр, плащ был снова на плечах у Правды, но из-под него торчала также и белобрысая голова девушки. Ноги её по-прежнему грелись в шапке, а прищуренные водянисто-голубые глаза смотрели на пляшущее пламя. Взяв Руну за подбородок, Правда поцеловала её в прохладные, тонкие и смешные губёшки. Без особой страсти — скорее, устало и нежно. Просто захотелось. За сорок лет скитаний она перецеловала множество женских губ, и это ей порядком приелось, потому что никаких чувств за этим не стояло. А сейчас… Сейчас были звёзды над головой, тёмные голые ветки дерева, огонь. Запах сушёной рыбы, маленькие ножки в шапке. Руна щекотно ворочалась и возилась под боком, усаживаясь поудобнее.

«А почему ты искала смерти?» — спросила она.

«Теперь уже не имеет значения, — ответила Правда, обнимая её крепче. — Ну, так что же? Пойдёшь со мной в Белые горы?»

Руна доверчиво прильнула к ней под плащом.

«Я хочу с тобой пойти… Ты хорошая. Хоть и страшная».

Забавно сложив губы бутончиком, она зажмурилась и подставила их женщине-кошке. С тихим смешком Правда чмокнула её ещё раз. Проверила остренький нос — согрелся. И желание жить вернулось… Это — самое главное.

«Ну, вот и славненько. Сходим утром к тебе, попрощаешься с роднёй».

Так для Правды кончилась война. В дружину она не вернулась, пошла работать на кухню. Сначала ребёнок родился у неё — дочка, которую она ждала не девять месяцев, а сорок лет, а после и Руна разрешилась от бремени — также девочкой. Обеих малышек Правда выкормила сама. Её собственная дочь хоть и походила на женщину-кошку силой, ростом и неуязвимостью, но имела один недостаток — не могла перекидываться в зверя, потому что была зачата не в любви; дочь Руны с молоком своей приёмной родительницы приобщилась к свету Лалады и выросла красивой и здоровой, долго сохраняя молодость, почти как белогорская дева. А потом Руна стала женой Правды уже по-настоящему, и на свет появились ещё три дочери — их общие.

Дослужившись до начальницы кухни, Правда и не думала вновь брать в руки оружие, хотя огромный боевой опыт и невероятная сила делали её ценным приобретением для любого войска. Она не желала заниматься и обучением воинов, несмотря на то, что ей неоднократно предлагали должность наставницы: семья стала для неё высшей ценностью. Смотреть, как эта бывшая наёмница расправляется с тушами и рубит мясо, было жутковато: когда-то она вот так же, парочкой великолепных ударов, свежевала врагов на поле боя, за что получила в иноземных войсках прозвище Кровавый Топор.