Осенними тропами судьбы

— Езжай с матерью, не противься, — наставлял отец. — Как пересечёте границу — смотри внимательно. Что поднесут выпить — пей всё, кроме последнего глотка. Будут мыть — мойся, да не дочиста: хоть один ноготь оставь сухим, этого хватит. Смотри же, коли не сделаешь так — потеряем мы с тобою связь!

— Я постараюсь, батюшка, — пролепетал Радятко, до дрожи впечатлённый нахмуренными бровями отца под бобровым околышем шапки.

— Смотри, — повторил тот предостерегающе. — Не подведи, родимый мой.

Сказочные еловые великаны качали головами, негромко переговариваясь шершавым тёплым басом, сиреневый туман сгустился вокруг Радятко, отрывая его от земли и разлучая с отцом… Мальчик в отчаянии вцепился в его руку, но туман был сильнее — влёк его куда-то, захлестнувшись вокруг груди петлёй, а плавающие огоньки закружились в прощальном хороводе. Перчатка сползла, и Радятко вздрогнул, увидев кривые тёмные когти на покрытых густой шерстью пальцах.

…Гром стих, только дождь виновато скрёбся в окно из сумрака, точно прося прощения за сорванные замыслы. Радятко порывисто поднял голову с подушки и вскочил, пытаясь овладеть разбушевавшимся дыханием. Дядька Полоз похрапывал на большом сундуке с плоской крышкой, поджав ноги. Хоть и коротковата была ему эта постель, но он привык там спать, съёжившись. Радятко с омерзением передёрнул плечами при мысли о паучьих лапках, потёр угол глаза — ничего… Ковырнул мизинцем в ухе — тоже порядок. Приснится же такое!..

А лунный свет, струившийся в окно, озарил на запястьях синяки — от пожатия рук отца.

Нет, видимо, всё это — не просто сон… Тьма в углах комнаты казалась слишком живой и разумной, чтобы быть просто тьмой. Радятко вжался в постель всем телом, прислушиваясь к отголоскам дивного видения… Место, где он побывал, до морозной жути зачаровывало своей сиренево-лунной, елово-ночной тайной. Подлинного обездвиживающего ужаса оно у Радятко не вызвало, напротив — только звало к себе, обещая открыть ещё множество сказочных мерцающих страниц.

Он даже не почувствовал, как его уложили. Васильковоглазый оборотень, гроза, пьяный Милован, «пёсье отродье»… Радятко поморщился. Ничего, кроме презрения, к начальнику стражи он не чувствовал. Как раз в тот миг, когда над всеми сгустились чёрные тучи беды, рыжебородый раскис и нажрался вдрызг. Даже Радятко в свои двенадцать лет чувствовал в себе больше мужества. Если всё, что он видел во сне — правда, и отцу требовалась помощь, следовало действовать незамедлительно. Отец уповал на него, и Радятко не мог подвести. В глубине души он был горд, что именно на него возложено такое ответственное и непростое дело…

Мал посапывал рядом: братья спали в одной широкой постели. Когда Радятко тряхнул его за плечо, тот живо пробудился и тут же сморгнул из взгляда пелену сонливости: видно, дремал он неглубоко, вполглаза, только и поджидая мига, когда они начнут осуществлять свой замысел. Радятко не стал ему рассказывать о необычном сне, лишь шепнул:

— Одевайся.

Полоз всегда спал крепко, разбудить его было трудно даже сильным грохотом, но мальчики всё же старались не шуметь. Самое сложное Радятко взял на себя — пробрался в комнату Яра, освещённую крошечным огоньком ночника (трёхлетний наследник престола боялся засыпать в полной тьме, а няньки, видимо, уснули, забыв потушить свет). Он откинул пуховое одеяло и похолодевшими от возбуждения руками вынул братца из тёплой постели. Под мерный свист, издаваемый ноздрями приставленных к Яру женщин, он на цыпочках вынес ребёнка и передал Малу. Тот бережно принял малыша в объятия — так что Яр даже не проснулся, а Радятко вернулся за одеждой маленького княжича. Вдруг носовая «песня» с бульканьем оборвалась, а вместе с тем и сердце Радятко словно провалилось в полынью. По какому-то наитию он мысленно попросил живой, дышащий сумрак не дать няньке проснуться и помочь им выбраться из дворца незамеченными — попросил от всей души, с отчаянной мыслью об отце. И сумрак внял мольбе: свист возобновился, и Радятко, ослабевший от облегчения, выскользнул из комнаты.

Теперь нужно было добыть ключ от княжеской спальни, а если посчастливится, то и оружие. Снова Радятко не доверил это дело брату, оставив его с княжичем, а сам прокрался к каморке Милована. Тот храпел за столом, уронив голову на руки, и мальчик приободрился: похоже, взять нужное будет легко. Пьяный сон — самый крепкий. Радятко смело подошёл к начальнику стражи, достал из-за сапога нож и срезал у него с пояса связку ключей, зажав их в кулаке, чтоб не звякнули. Поросячьи ресницы Милована даже не дрогнули. Его недлинный меч лежал на столе и, на первый взгляд, приходился Радятко вполне по руке. Но стоило мальчику дотронуться до ножен, как начальник стражи открыл глаза и вперил в Радятко совершенно трезвый взгляд. Удивительно: он продолжал храпеть, когда у него с пояса срезали ключи, и мгновенно проснулся, когда прикоснулись к его оружию.