Осетинский долг

— Какие новости? — спросила Дунетхан. — Нашлась ли коза?

— Нет. Ничем не могу обрадовать.

Стараюсь, чтобы по выражению лица не догадались, что переживания мои связаны не только с пропавшей козой. Зачем тревожить без нужды неокрепшие еще души? Как говаривала Дзыцца, хватает нам и других наших бед.

Вся тяжесть домашних забот легла на плечи Дунетхан. Правда, сейчас ей немного полегче. Но и то, сколько мук она с нашими двумя коровами претерпела, достойно уважения.

Корову доить Бади так и не осмелилась. Однажды Дунетхан дольше обычного задержалась в школе. Нет ее и нет. Вот Нана и настояла, чтобы Бади пошла и подоила корову, сил больше не было слышать жалобное мычание. Бади, конечно, не хотелось идти в хлев. Совсем уже стемнело. Мычание голодных телят и рев обеих коров придали Бади решимости, и она, взяв подойник, направилась к ним. Присела к Чернушке, но как только коснулась вымени, та ударила ее хвостом по лицу. У девушки искры посыпались из глаз. Она не удержалась и свалилась под ноги корове. Чернушка вздрогнула и наступила на ногу Бади, которая истошно завопила.

После этого случая она не стремилась больше приближаться к нашим коровам. И еще одного дела сторонилась — зерно на мельницу относить. Только однажды послали ее туда (ты, дескать, ростом-то не меньше Дунетхан, справишься), но на обратном пути ее напугала чья-то собака. Сорвавшись с цепи, она преследовала девушку по пятам, заставив ее бежать с семью килограммами груза. Кончилось тем, что, споткнувшись, Бади упала, и мука была рассыпана.

Вот так и получилось, что и помол зерна, и дойка коров стали уделом Дунетхан. Может, потому и не выросла она, как следовало бы, кто знает?

— Так что же, никто ее и не видел? — в свою очередь напал я на сестер.

— Кого? — воскликнули разом Бади и Дунетхан.

— Кого, кого? Козу, конечно!

— Думали, сама объявится, — сказала Дунетхан. — Поэтому тебе ничего не сказали.

— А семья Гадацци никакого интереса ко всему этому не проявляла?

— Как бы не так!

— И не пытались поискать ее?

— А мы, говорят, ее к вашему дому подогнали, а дальше сами должны беспокоиться.

— Надо же, сквалыги! Зернышка у них в урожайный год не выпросишь. Хотят еще, чтобы и коз им дарили? Так не пойдет!

Вот и третий день учебы я пропустил — все занимался поисками козы. Сам исходил повсюду, где только можно было ее искать, но и следа не обнаружил. У того, кто позарился на наше добро, видно, ни Бога, ни совести нет, как говорит Нана. Сирот обидеть все равно что болячку сорвать с раны. Впрочем, вор о том не думает.

Спасибо Бимболату, умный совет дал. Еще раз, говорит, пойди к ним, и если они не согласятся уплатить за пропавшую по их вине козу, отнеси жалобу в сельский Совет. Я так и сделал. Написал жалобу и стал ждать ответа.

Между тем день отъезда на целину приближался. Я заметил, сомневающихся становилось все меньше, а собирающихся в дорогу — все больше. Себя я все больше относил ко вторым, особенно после разговора с Шаламджери. Нана не очень жаловала его жену, поэтому я не сразу отважился навестить его дома.

Пробовал дозвониться и поговорить по телефону, но безуспешно. Никто не поднимал трубку, и я, наконец, решился нанести визит. На звонок выглянул незнакомый мужчина и пояснил, что прежние хозяева не живут здесь более трех месяцев. Им, сказал он, новую квартиру дали. Нашел я и новый адрес.

Шаламджери встретил радушно, пригласил в комнату и познакомил с женой. Судя по выражению ее лица, пространные пояснения Шаламджери о степени нашего родства не доставили ей большой радости.

Заметив это, он не захотел, чтобы я говорил о своих заботах в ее присутствии, и мы вышли в сквер перед домом. Расположившись на свободной скамейке, я поведал ему о своих сомнениях и печалях.

— За Дунетхан я присмотрю, — твердо сказал Шаламджери. — Если она сейчас получает четверки и пятерки, то и экзамены должна сдать неплохо. Пусть старается.

— Значит, можно собираться на целину?

— Не поедешь — жалеть будешь. Такое выпадает раз в жизни. О Дунетхан не беспокойся. Ничего с ней не случится, если даже на время лишится твоей опеки.

Его сочувствие окрыляло. Я вырвался из плена сомнений! Даже из-за этого стоило пойти к Шаламджери. Что добрый он человек, я понял, как только впервые увидел его. Мы с ним — одна кровь, близкая родня, потому и он рассказал мне кое-что о своих семейных неурядицах.

Говорят, расстроенный человек должен выговориться. Вот он и жаловался мне на своего единственного сына… Как-то у родственников моей матери я встречал этого парня — он, должно быть, года на три старше меня. Теперь связался с какой-то девушкой и от нее ни на шаг. Шаламджери же хотел познакомить его с более приличной, по его мнению, девушкой. Однако вряд ли что из этого могло получиться.

— Понимаешь, — говорит он, — была бы эта особа хоть на что-либо путное способна!