Заметим, что теперь в списке Ощепкова всего десять, а не десятки, позиций, как было ранее, но они перекрывают задачи и стратегического (выход на атамана Семенова, товарищей по семинарии), и оперативно-тактического масштабов (знакомство с русскими из «интересных учреждений», квартира близ расположения воинской части и т. д.). Задачи сложные, но решаемые даже в условиях плотного контрразведывательного обеспечения. Похоже, что Василий Сергеевич был оптимистом, но оптимистом деятельным, конструктивным. Он не просто верил, что все задуманное получится, но и прилагал усилия для того, чтобы его планы сработали. Однако в Центре ждали результатов по принципу «здесь и сейчас».
В Хабаровске, сменив, в связи с переездом в Токио, псевдоним резидента с Монаха на уже использовавшегося когда-то Японца (вопросы к фантазии разведывательного начальства возникают тут самые серьезные) и едва выдав ему задания, к 1 октября 1925 года поспешили подвести короткие итоги его работы:
«Источник № 1/1043, кличка “Японец”, беспартийный, русский, профессия — переводчик с японского языка. Имеет связи во всех кругах Японии. Служит представителем германской кинокомпании “Вести”. Окончил японскую гимназию. Владеет японским, русским и английским языками. Знает Японию, Сахалин и Маньчжурию. Бывший контрразведчик штаба Амурского военного округа. Смел, развит, честен. Ведет военно-политическую, экономическую разведку… и держит связь с источником № 2/1044. Постоянное место жительства Токио»[212].
Под вторым номером значился тот самый Абэ, привлеченный Василием Сергеевичем к работе на советскую разведку на совокупности дружеских отношений, компрометации, чувства долга и материальной заинтересованности. В свою очередь, характеристика на него гласила:
«Источник № 2/1044, кличка “Чепчин”. Работает с марта 1925 года (то есть после утверждения его кандидатуры Заколодкиным по представлению Ощепкова во время февральской встречи в Харбине. —
Возможно, фраза «большой трус» приведена со слов Ощепкова. Если так, то резидент был лишен вредной для разведчика сентиментальности, трезво оценивал свою агентуру и работал с ней с некоторым профессиональным цинизмом, возможно, перенося на него часть своего отношения к бывшим «товарищам»-семинаристам, но при этом аккуратно, чтобы не спугнуть. Михаил Лукашев писал, что первые задания, данные номером 1/1043 номеру 2/1044, были связаны не с секретной документацией, которую тот мог добыть в военном училище, а с закупкой легальной, продающейся в книжных магазинах литературы[214].
В Приморье затребовали от токийского резидента японские армейские уставы (Ощепкову оставалось только ожидать, что их пришлют обратно — на перевод), наставления и другие военные книги. В Токио все это продавалось, но продавалось несвободно. Покупатель обязан был сообщить продавцу свое имя и адрес (принято было оставлять визитную карточку, подделать которую в Японии никому не приходило в голову). Всеобщий полицейский контроль, который живописал царский военный агент Владимир Самойлов, работал исправно, и можно не сомневаться: как только продавец получил бы карточку главы «Slivy-Films», через пять минут в полиции уже знали бы об этом. Поэтому 1/1043 задействовал для выполнения заказа Центра Абэ-Чепчина, которому покупать военную литературу было положено по статусу преподавателя военного училища. Правда, Чепчин был переводчиком, а не кадровым военным, но «книжная льгота» распространялась и на него. Первый опыт оказался успешным, а вскоре один бывший семинарист передал другому бывшему семинаристу то, ради чего Ощепков так стремился в Токио: первые по-настоящему секретные материалы[215]. По этому поводу агент Японец сообщал в Хабаровск: «Есть совершенно секретные данные о маневрах 1924 года. Похитить (их из училища. —
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное