Ошейник Жеводанского зверя

– И Антуан был таким же. Знаешь, в чем его беда? Настоящая беда?

Ирочка покачала головой.

– В том, что его предали. Я говорю не об отце или Моранжа, у них свои интересы, ты же понимаешь, как это бывает. Я говорю о брате. Пьер обязан был защитить Антуана, а что вместо этого? Мораль становится над кровью. И чужие люди оказываются дороже... проклятье Каина. Убивший брата своего не найдет покоя ни в жизни, ни в смерти. И детям его суждено платить по чужому счету, потому что иногда, редко, но все же сын отвечает за отца.

Синяки почти прошли. И опухоль с лица спала. Красивый хищник. Тимур ведь предупреждал, пытался предупредить, а она не поняла. Глупая, глупая женщина, очередной мотылек.

– Пьер жил долго. Женился. Появились дети, потом внуки. Внук, вернее будет сказать, ибо Господь, если он есть, не желал, чтоб Каиново семя вновь засеяло землю. Господь хитер, как старый барышник... а люди говорят – судьба. Пусть так. Пусть судьба назвала внука Пьера Антуаном. Пусть судьба швырнула его в Россию в восемьсот двенадцатом году. Пусть судьба оставила жизнь, но заперла дорогу назад, во Францию. Судьба в ублюдочном своем желании отыметь всех зачала род Шастелей. Сухая смоковница и единственный уцелевший плод на ней. Я. Марат Шастелев.

И он гордился родством. Он берег прошлое, как берегут иссеченный щит, побывавший у Ерусалимских стен, обломок сабли, что некогда гуляла по спинам турков, серебряный перстенек с фальшивым камнем, доставшийся от прабабки.

Прошлое жило в настоящем. Прошлое диктовало свои условия и желало жертв, во имя подтверждения прав родства с Жеводанским оборотнем.

– Я всегда знал, что не такой, как все. Но однажды, наверное, после Анечки, мне захотелось узнать – почему? Тимур твердил, что я сумасшедший, что нужно лечиться, но ведь даже сумасшествие не случается просто так.

Случается. Сумасшествие, когда засыпаешь с одним человеком, а просыпаешься с другим. Когда понимаешь, что эти двое – одно целое, и не понимаешь, кого из них любишь, а кого боишься.

– Сначала я не очень представлял, где ответ, а потом, уже перед самым отъездом, решил квартиру продать. Деньги нужны были. А в квартире Стефины вещи. На свои я бы наплевал, а ее не мог бросить. Пришлось возвращаться. Разбирать. Иногда я, иногда Тимур, ему ведь легче, он после Стефы появился... но мы ведь не об этом, правда? Так вот, среди ее вещей я наткнулся на кое-что очень интересное.

Перед Ирочкиным носом повисла веревочка, серая, невзрачная и знакомая. Ее Тимур носил то на левой, то на правой руке. Про нее солгал, что потерял, а на самом деле... спрятал? Отдал себе же? Себе другому.

– Мне стало интересно. Я вообще любопытный. – Веревочка серой змейкой скользила по Маратовой ладони, обвивалась вокруг большого пальца и расплеталась, чтобы исчезнуть в рукаве. – Я попытался перевести, я ведь знаю французский. Но оказалось, что не так хорошо, как могло бы... учился. Учил. Копался. Искал. Не верил прочитанному. Даже подумал заказать экспертизу, но после решил, что это уже чересчур. Я сопоставлял факты, запрашивал данные из архивов, заказывал справки и оплачивал исследовательские работы. И все ради того, чтобы понять, кто я.

Человек. Два человека, две личности, запертые в одном теле, в одной темной комнате, из которой невозможно сбежать.

– И за что он, всемогущий, так со мной обошелся. Мне ведь тоже не хочется убивать, драгоценная моя. Я просто не могу с собой справиться... Жажда Зверя, сущность Зверя давит изнутри. Я теряю способность думать, я теряю способность дышать, жить... я перестаю существовать. Ты скоро поймешь, каково это, уходить в небытие...

Он закрыл глаза, а когда открыл – уже был не Маратом, Тимуром.

– Ирин, я сейчас... я быстро... – Пальцы потянули узлы веревки, рванули, отпустили, заметались, пытаясь поддеть тугой узел. – Тебе бежать. Долго не смогу. Его... сильнее...

Он начал озираться, в поисках чего-нибудь режущего, схватил нож для бумаг, полоснул, не глядя. Больно! Как же больно!

– Проклятье!

– Проклятье, – ответил уже Марат, прижимая руку к порезу. – Вот мое проклятье, запах крови. Волшебный аромат, который отделяет человека от зверя. Человек потерял способность обонять, различать нюансы, получать удовольствие...

Он поднес ладонь к Ирочкиному носу. Красная-красная, словно в гуаши, и краска растеклась по коже, обрисовывая морщинки и шрамики. Белое на алом. Красиво.

– Люди-люди-людоеды... как тигры, только хуже, потому что тигр не стесняется. У тигра нет мысли о том, что он, тигр, нарушает закон. А люди вот страдают. Сочиняют. Оправдывают сами себя. Зачем? Человеческий закон – искусственная система правил, которая выгодна лишь государству. Закон тигра – закон естественной природы, выгодный всем.

Он облизывал пальцы, жмурясь от удовольствия, и действительно походил больше на тигра, чем на человека.