Ошейник Жеводанского зверя

И вот мы оказались на краю города, у черного зева пещеры, из которой доносились вонь и крики. Тотчас навстречу берберу выскочили двое, скрутили меня и поволокли внутрь. Они бежали по темному коридору, освещенному редкими факелами и уходящему в глубь горы. Они смеялись и спрашивали меня о чем-то, но я не понимал языка. Я всецело сосредоточился на том, чтобы не упасть, ибо падение виделось мне позором.

Но вот коридор закончился дверью, добротной, перехваченной полосами клепаного железа и запертой на тяжелый замок, у которого уже возился третий прислужник. Он был наг, не считая набедренной повязки, и огромен. Широкие плечи способны были принять тяжесть небесного свода, ноги-столпы попирали землю, а кулаки, верно, способны были расколоть ударом камень. А вот голова его, крохотная, сплющенная с боков, скорее годилась для детского тела.

Меня поразил взгляд уродца, печальный и покорный, детской своей наивностью выдающий, что разума в этом гигантском теле осталось самую малость. Меня толкнули в его объятья, пролаяв какой-то приказ, который человек понял и, ухватив за руку – осторожно, верно, ведая о своей силе и моей слабости, – потянул к двери.

За ней открылось поле, усыпанное песком и опилками, освещенное факелами, огороженное решетками, за которыми бродили, рыкая и ярясь, звери. Я видел желтогривых и желтоглазых львов, привезенных из Черной Африки, и полосатых леопардов, черных пантер и рысей, волков, сбившихся одной стаей, и тяжелокостных, свирепых молосских собак. Я понял, что ждет меня за мое ослушание: смерть. Отвратительная, грязная, никому не нужная смерть от клыков животных, которым все равно, кто я: католик, гугенот или последователь Аллаха.

И я испугался. Я упал на колени и протянул руки туда, где, по мнению моему, мог находиться хозяин:

 – Спаси! И я сделаю все, что ты хочешь!

Господи, Пьер, я оказался трусом. Я предал и себя, и отца, и братьев, и веру... я предал все, что только можно было предать! И был спасен, но лишь для того, чтобы навеки, как мне казалось, остаться в подземелье. Мой хозяин, на прощанье заглянув мне в глаза, сказал:

 – Слабый мужчина. Нельзя уважать.

А я лишь плакал, размазывал по лицу слезы и думал лишь о том, что остался жить...

Когда по крови бежит адреналин, время ускоряется. Порой мне кажется, что я начинаю видеть его, тугую спираль с бесконечным числом оборотов. Я могу взять в руки, свернуть или отпустить, подстегнуть или замедлить. Расширить зазор между событиями.

К сожалению, не могу изменить сами события.

Континуум времени неподвластен. Континуум – мавзолей серого камня на моей жизни. Широкое основание прошлого, почти исчезнувшее в земле, узкая вершина надежд, протыкающая небеса золоченым шпилем.

Сбудется – не сбудется. Случится – не случится.