Ошейник Жеводанского зверя

За сим я закончу эту часть повествования. Мы проговорили до утра, я узнал, что Антуан научил отца и графа управляться со зверьми и, послушные тайному ведовству, те стали послушны. Я увидел ошейник – тонкую шелковую нить, обвившую шею Моник и, по словам Антуана, способную удержать ее лучше всяких цепей. Я спросил про де Ботерна и получил ответ, что волк, убитый им, был чемсетом, одним из пары, коей пожертвовал де Моранжа, желая избавиться от королевских егерей.

Я задавал много вопросов и получал много ответов, но ни один из них не принес радости и успокоения. А под утро зверь вдруг вскочил, заметался по хижине, а после, подлетев к Антуану, лизнул его в щеку и убежал.

Зверь прощался. И мы оба это поняли.

 – Сегодня не станет ее. Отец зовет. Он знает, что не стану удерживать, что так будет лучше... Ты ведь поможешь мне, Пьер? Сам я не сумею. – Взяв мушкет, он подал его мне. – Я хотел... я давно хотел... но самоубийцы точно прокляты, а так у меня будет хоть какой-то шанс на спасение. Потом, после Страшного суда. А если нет, то...

 – Ты хочешь, чтобы я тебя убил?!

 – Сегодня отец станет героем. А я помехой славе. Что меня ждет? Очередное подземелье, на этот раз под Сент-Альбаном? Жизнь во тьме? Я... я снова сломаюсь. Я не выдержу такого. Пожалуйста...

 – Нет!

– Год-два, и привезут нового зверя. Скажут: учи, Антуан, возьми шесть сутей: шум кошачьих шагов, женскую бороду, корни гор, медвежьи жилы, рыбье дыхание и птичью слюну. Сделай все, как учил тебя сын потерянного народа... – Вложив мушкет мне в руки, он упер дуло себе в грудь. — И я сделаю. Я слишком слаб, чтобы противиться. Я сплету ошейник... ты его сохрани, ладно? Он любого зверя спеленает, подчинит человеку.

 – Не надо. – Я попытался отбросить мушкет, но руки мои перестали слушаться.

Антуан же погладил дуло.

 – Я ведь мог отравить их. Или застрелить. Или еще что-нибудь сделать, но не сделал. Не сумел. Нужно было кого-то любить, я любил зверей. И позволял им убивать...

 – Ты не виноват.

 – Виноват. Пьер, не тяни. Мне... мне тяжело. Мне тогда придется самому. Последний шанс, пожалуйста, Пьер, не лишай его.

 – Мы уедем... уедем отсюда. Из Лангедока. Из Франции...

 – Разве от себя уедешь? Нет, Пьер, все закончилось. Мне давно пора было умереть, и...

И я, Пьер Шастель, девятнадцатого июня года 1767-го от Рождества Христова, нарушив все законы, и Божьи, и человеческие, убил своего горячо любимого брата Антуана во имя надежды и спасения его бессмертной души. Во имя искупления всех душ, загубленных Зверем. Во имя света негасимого, который суть милосердие.